Сегодняшние лекарства рождены химией
Сегодняшние лекарства рождены химией
Великая поэзия нашего века - это наука с удивительным расцветом своих открытий.
Итак, дорогой читатель, к XVII-XVIII векам европейская медицина располагала арсеналом лекарств, достаточным для лечения многих заболеваний неинфекционной природы. Но уже в те времена она начинает испытывать своеобразный кризис из-за "избытка" лекарств, чему способствовал возросший торговый и культурный обмен между государствами и континентами; уже в те времена у постели больного ведутся споры в пользу того или иного "самого эффективного медикамента".
Недоверие к лекарствам и методам лечения еще отчетливей проявилось в конце XVIII - начале XIX века. Вот мнение одного из видных клиницистов того времени: "Мы можем распознать, описать и понять болезнь, но не можем даже мечтать о возможности повлиять на нее какими-нибудь средствами". Его собрат по профессии Дитль, возглавлявший одну из клиник Вены, был еще более категоричен. Он отказался от применения рвотных средств и кровопусканий при лечении воспаления легких и заменил их "выжидательной тактикой", т. е. полностью отказался от применения лекарств.
И, как бы подтверждая некогда модную шутку Вольтера о врачах, назначающих лекарства, действие которых не понимают, в организм, который понимают еще меньше, смертность среди его больных оказалась значительно ниже, чем у других врачей Вены, и это отметил в своих лекциях великий русский врач и ученый С. П. Боткин.
Недоверие к лекарствам вообще и к "новым" в особенности тормозило внедрение в практику подчас действительно эффективных средств. В частности, подобная участь постигла наперстянку - растение, которое многие годы служит человеку незаменимым средством для лечения тяжелейших заболеваний сердца и по праву считается одним из самых ценных средств в современной кардиологии.
Многолетнее травянистое растение, известное в Европе с незапамятных времен, получило свое название за крупные, похожие на длинные наперстки, пурпурные цветы. В немецких травниках наперстянка упоминается в XVI веке под названием "дигиталис" (от латинского "дигитус" - палец). Терапевтическое применение этого лекарственного растения берет начало лишь в середине XVII столетия в качестве... слабительного. Полный же список якобы исцеляемых ею болезней может сегодня вызвать улыбку даже у непосвященного. Ею лечили эпилепсию, туберкулез, грыжу и многие другие заболевания. Незнание фармакологических свойств этого растения привело к тому, что его постепенно забыли, убедившись в "полной непригодности". Однако простой народ, не знакомый с медицинской наукой, продолжал использовать наперстянку наряду с другими лекарственными травами.
Так и оставалась бы наперстянка средством лишь народной медицины, если бы молодого врача из Бирмингема Уильяма Уайтеринга не заинтересовал рассказ о знахарке, исцеляющей больных средством из двадцати трав. Пытливый врач внимательно изучил эту "чудодейственную" смесь трав, сопоставив ее с данными народной медицины по отдельным компонентам прописи, и предположил, что ее действующим началом является наперстянка. Испытав листья наперстянки на больных, он убедился в правильности своего предположения. Случилось это в 1775 году. Именно с этого момента начинается отсчет легендарной истории сердечных гликозидов, испытавших на себе превратности судьбы, но оставшихся, по мнению С. П. Боткина, "одним из самых драгоценных средств, какими обладает терапия".
Установив терапевтическую активность наперстянки, Уайтеринг сделал ряд важных выводов из своих наблюдений. В частности, он заключил, что лечение препаратами наперстянки должно проводиться лишь малыми дозами, а в тех количествах (до 10 г листьев в день!), которые рекомендовались ранее в качестве слабительного, препарат не вызывает ничего, кроме тяжелой интоксикации.
В народе этим правилом руководствовались очень давно и с неизменным успехом.
Десять лет продолжались исследования Уайтеринга, и вот в 1785 году появился обширный научный трактат, посвященный наперстянке, в котором он настойчиво призывал своих коллег к отказу от назначения больших доз препарата. Однако это был "глас вопиющего в пустыне": наперстянку по-прежнему назначали в дозах, намного превышающих рекомендованные Уайтерингом. разумеется, лекарство обрело дурную славу коварного и сомнительного средства и через некоторое время во второй раз было переведено в категорию "непригодных для терапии".
Полная реабилитация и заслуженное признание пришли к наперстянке только в середине XIX века, когда наиболее прогрессивная часть медиков поняла, что "к новому знанию можно двигаться, лишь выбравшись из наезженной колеи старых представлений", и занялась перепроверкой многих забытых лекарств. Одними из "пионеров" этого направления были известные физиологи Клод Бернар (1813-1878) и Людвиг Траубе (1818-1876). В частности, Траубе установил, что малые дозы наперстянки возбуждают деятельность сердца, а большие, напротив, угнетают ее вплоть до полного паралича.
Вот тогда-то вспомнили о работе Уильяма Уайтеринга, принесшей ему мировую славу.
Лучшая судьба была уготовлена горицвету весеннему. Внедрение его в медицинскую практику связано с именем знаменитого русского терапевта Сергея Петровича Боткина.
Началась же эта история в 1860 году с публикации доктором Степаном Носом "Фельетона о народной медицине южнороссов и о народном употреблении горицвета против серозных скоплений в брюхе (водянки)", напечатанной на страницах "Московской медицинской газеты".
В статье описывался случай исцеления деревенской знахаркой тяжелого случая водянки живота (асцита) при помощи какого-то корня.
Статья привлекла внимание С. П. Боткина, который поручил Н. А. Бубнову (одному из своих сотрудников) проверить "факты, изложенные в печати".
Оказалось, что знахарка "пользовала" своих клиентов хорошо известным горицветом, который обладал такими замечательными свойствами, что в 1880 году врач Н. А. Бубнов защитил диссертацию о действии горицвета на кровообращение. Работа была высоко оценена современниками, которые писали: "...Горицвет, бесспорно, представляет собой одно из существенных научных приобретений последнего времени, ставшее очень популярным между русскими врачами".
Вскоре после завершения клинических исследование растение было включено в медицинские справочники, фармакопеи и фармакогнозии многих европейских стран, которые описывали его таким образом: "Трава горицвета, получаемая от растения Адонис верналис, растущего в обильном количестве у нас в черноземной полосе, в Западной Европе и пр. Собирают цветущую в апреле и мае надземную часть растения, длиною в 15-35 см, с листьями, стеблями и ярко-желтыми крупными (до 5 см) цветами. Горицвет позаимствован у народной медицины и введен в терапию русскими врачами. Из составных частей весьма важным является гликозид - адонидин, еще не установленной формулы.
...Применяется трава горицвета в форме настоя, отвара, жидкого экстракта, настойки и пр. Употребляется почти в тех же случаях, где и наперстянка, представляй перед ней то преимущество, что не накопляется в организме (не действует кумулятивно), почему не угрожает организму при продолжительном употреблении отравлением".
Не менее увлекательна судьба строфанта - африканского собрата наперстянки и горицвета.
В 1853 году знаменитый английский путешественник Давид Ливингстон организовал очередную экспедиции в восточную часть Центральной Африки. Как и положено, в ее состав был включен медик. В этот раз врачом увлекательнейшего путешествия был англичанин Кирк.
Исследуя бассейн реки Замбези, экспедиция встретила аборигенов - охотников, убивавших дичь отравленными стрелами. Яд, использовавшийся для этих целей, был столь силен, что даже крупное животное погибало, едва стрела вонзалась в его тело. Из общения с охотниками Кирк вынес, что яд готовится путем измельчения семян местной лианы строфантус хиспидус и последующим смешением полученного порошка с какими-то смолами. Не довольствуясь дневниковыми записями, Кирк собрал коллекцию, включавшую сырье, необходимое для приготовления яда, и несколько образцов самого стрельного яда. По мере продвижения экспедиции коллекция доктора пополнялась все новыми образцами, и вскоре ей пришлось перекочевать из полевой сумки в отдельный ящик. В освободившуюся сумку Кирк положил в числе прочих, необходимых в походе мелочей зубную щетку. Почистив ею зубы, он почувствовал заметное учащение пульса. Назавтра все повторилось, и Кирка осенила гениальная догадка - изменение сердечной деятельности обусловлено действием яда, следы которого попадали на зубную щетку со стенок сумки. Поражений силой и избирательностью действия яда на сердце Кирк предсказал ему большое будущее в терапии заболеваний сердца. И не ошибся в своих прогнозах, так как его сообщение о действии на организм человека и животного ничтожно малых количеств яда из строфанта, а также его образцы, привезенные в Европу, послужили толчком к изучению его свойств и внедрению в медицинскую практику.
В 1865 году профессор Медико-хирургической академии Е. В. Пеликан провел фармакологическое исследование нового африканского яда и экспериментально подтвердил догадку Кирка. После работ русского фармаколога и ряда зарубежных исследователей препараты строфанта вошли в широкую медицинскую практику.
И все же "кризис доверия" к лекарствам не был преодолен, и человечество мучительно искало выход из создавшегося положения.
Нужен был принципиально новый подход к фармакотерапии, подход, основанный не на субъективизме врача, а на строгих научных принципах. Для этого было необходимо знание законов физики, математики и химии, т. е. тех наук, которых многие врачи того времени не знали и знать не желали.
А ведь именно химия, опирающаяся на законы математики и физики, вывела терапию из своеобразного тупика начала XIX века.
И судьба трех трав интересна не столько своими превратностями, а тем, что это судьба тех средств, которые одними из первых стояли у истоков нового направления в медицине - использования в фармакотерапии химически чистых лекарственных средств.
Неоспоримым преимуществом этого направления была возможность точного дозирования препаратов и, следовательно, безопасной и управляемой фармакотерапии. Иными словами, широкое внедрение химии в медицину и ее первые успехи в этой области в начале XIX века ознаменовали подлинную революцию в лекарствоведении и терапии.
Именно тогда впервые увенчались успехом ранее безуспешные попытки извлечь из лекарственных растений активное начало.
В 1803 году из млечного сока опийного мака удалось выделить кристаллическое вещество, названное в 1817 году аптекарем из Вестфалии Сертюрнером "морфием" в честь бога сна Морфея за свои ярко выраженные наркотические свойства. Итак, был выделен первый из алкалоидов - представитель обширного класса химических веществ растительного происхождения, обладающего щелочными свойствами.
Примерно в это же время были выделены и другие алкалоиды: стрихнин (1818), кофеин и хинин (1819) никотин (1828), атропин (1831).
Почти одновременно с выделением первых алкалоидов были предприняты удачные попытки получения в чистом виде действующего начала тех трав, с описания которых мы начали эту главу, - гликозидов.
В 1824 году французскому химику Ройеру удалось выделить из листьев наперстянки пурпурной яд, который он, отдав дань модному увлечению, посчитал за алкалоид и назвал его дигиталином. Спустя три года англичанин Астафорт опроверг опрометчивое заключение Ройера, установив, что при обработке дигиталина кислотами не образуется, подобно алкалоидам, устойчивых, легко кристаллизующихся солей и, более того, при этом отщепляется сахар.
Оказалось, что подобным образом ведет себя не только дигиталин, но и ряд других веществ растительного происхождения. Поскольку многие из них в процессе кислотного гидролиза отщепляли глюкозу, их и назвали глюкозидами. Позже это название заменили более правильным - гликозиды (от греческого слова "гликос" - сладкий), так как выяснилось, что молекулы этих веществ могут содержать самые разнообразные сахара.
Сейчас мы знаем, что молекула любого гликозид; состоит из бессахаристой части, или агликона, и сахаристой части - гликона.
Для проявления максимального эффекта препаратов этой группы необходимо сохранение целостности молекулы, что не всегда удается в процессе выделения гликозида из сырья. Именно хрупкость молекулы не позволяла долгое время идентифицировать гликозиды наперстянки, и лишь в 1869 году (через 45 лет после начала работ) из листьев наперстянки пурпурной было выделено аморфное вещество гликозидной природы, которое получило название "дигитоксин". На животных и человека он оказывал такое же действие, как и экстракт из листьев, но примерно в 100 раз сильнее.
Путь к истине длиною в 45 лет казался долгим даже для того времени, и поэтому знаменитый фармакогност Н. Ф. Ментин написал в конце века: "Составные части наперстянки служили предметом многократных исследований, причем нередко смеси продуктов принимались под разными названиями за самостоятельный действующие вещества. Лишь в самые последующие годы удалось пролить больше света в этот темный отдел".
Интересно, что и другие виды наперстянок содержат гликозиды с выраженной кардиотонической активностью. В частности, наперстянка шерстистая содержит эти важные для кардиологии гликозиды, один из которых под названием "дигоксин" был выделен в 1930 году.
В 1872 году британский фармаколог Фрезер выделил из строфанта кристаллическое активное вещество, названное им строфантином, и установил его гликозидную природу.
Быстрота и сила действия строфантина сделали его незаменимым средством в кардиологии. Эти же оригинальные свойства способствовали поискам его заменителей среди европейской флоры, так как препараты строфанта, полученные из африканского сырья, отличались дороговизной и непостоянством своего состава.
В 1911 году из корней одного из видов кендыря был выделен в кристаллическом виде гликозид, сходный по своим свойствам со строфантином.
Фармакологические и химические свойства этого гликозида, названного цимарином, изучались и у нас в стране - во Всесоюзном научно-исследовательском институте лекарственных растений (ВИЛР). Было установлено, что он содержится во многих видах кендыря, произрастающего на территории страны. Так была решена проблема поиска отечественных заменителей дорогостоящего импортного строфантина.
Самым удивительным итогом этого поиска было повторное исследование упомянутого ранее горицвета весеннего.
Несмотря на то что первые гликозиды из этого растения - цимарин и адонитоксин - были выделены в 1940-1947 годах группой швейцарского исследователя Рейхштейна, многие ученые предполагали, что, возможно, растение содержит и другие гликозиды.
Ученые Харьковского научно-исследовательского химико-фармацевтического института, применяя новейшие методы исследования, сумели выделить из горицвета весеннего несколько новых гликозидов, среди которых оказался и строфантин. В самых первых сообщениях в печати он фигурировал под названием гликозида Б, так как никто не решался "замахнуться" на знаменитый строфантин. Дальнейшее углубленное исследование все более и более рассеивало сомнения. Заключение было категоричным: "Гликозид Б из горицвета весеннего - это строфантин!". Так был получен советский строфантин, а спустя некоторое время началось его промышленное производство.
Выделение из растительного сырья многих веществ в химически чистом виде позволило повысить эффективность и безопасность терапии, но список заболеваний, при которых активность этих средств была достаточно высока, все же оставался очень скромным, а стоимость многих "даров природы" была довольно велика, поскольку они извлекались из импортного сырья (хинин, кофеин, камфора, стрихнин и др.).
До сих пор заслуга человека в поисках лекарств сводилась к тому, что он выявлял (многие века) лекарственное сырье, выделял и очищал действующее начало, подвергал его общему химическому анализу и выявлял точную дозировку, необходимую для эффективной терапии.
Последнее было особенно важно, поскольку до этой поры количество лекарственного средства с незапамятных времен измерялось такими единицами, как горсть, щепоть, чарка. Да и такие весовые единицы, как золотник, гран, драхма, фунт и другие, появившиеся сравнительно давно, практически не обеспечивали точность дозирования, так как содержание активного начала в сырье значительно варьировало в зависимости от множества факторов. Определять же качество сырья химическими и биологическими методами еще не научились. Вот и получалось, что одно и то же количество порошка листьев наперстянки могло убить одного и оказаться совершенно неэффективным у другого, в зависимости от технологии приготовления.
Иначе говоря, выражение "точно, как в аптеке" для фармацевтов того времени звучит издевательски, хотя даже в середине XIX века известный французский врач Труссо рекомендовал снотворное следующим образом: больному, страдающему бессонницей "за четверых", дать морфина "на пятерых".
Таким образом, уже к началу XIX века назрела необходимость в замене лекарств природного происхождения на аналогичные синтетические, которые бы отвечали следующим требованиям: возможность массового производства, эффективность, качество, относительная дешевизна.
Надо сказать, что успехи экспериментальной химии и химического производства позволяли решить эту трудную задачу. Так, в 1832 году немецким ученым Юстусом Либихом был предложен хлоралгидрат - синтетическое снотворное средство. За ним последовали фенацетин, антипирин и другие синтетические лекарства. Количество их быстро возрастает.
Подсчитано, что если за два столетия - XVII и XVIII века - ученым удалось открыть около 10 эффективных лекарств, то только за вторую половину XIX века таких средств находили в среднем по 2-3 ежегодно.
Не обходилось и без "сенсаций" в новом "тройственном союзе" химии, фармации и медицины. Вот что писал русский "Фармакологический журнал" в 1883 году: "Мы находимся в бурном хаосе вновь и вновь появляющихся средств, из которых одно пожирает или вытесняет другое... Марганцевая кислота, креозот, борная кислота, гидрохинон, йод, бром, хлор, окись цинка, сулема сменяют друг друга...
Тысячи раз в последние годы мы слышали про йодоформ: бинты с йодоформом, йодоформ против чахотки гортани, против рака, сифилиса, менингита. И вдруг новое средство - резорцин. Горе тому, кто вздумает теперь употребить этот жалкий йодоформ! Каждую четверть года нам сообщают о новом заболевании, которое излечивается резорцином. Нет более дифтерита, его вылечивают резорцином, воспаление мочевого пузыря, катар желудка, болезни глаз, ушей, носа, гортани, кишечника... Для всех органов и частей тела существует только одно средство лечения - резорцин..."
Как говорится, ирония, прозвучавшая со страниц журнала, била "не в бровь, а в глаз" по тогдашним методам поиска и внедрения новых лекарственных средств. Большинство из ученых отлично понимали, что КПД подобных методов, при которых главная роль отводится счастливой случайности, очень низок. В цепи химический реактор - организм больного недоставало важного связующего звена - организма подопытного животного.
Вот тогда-то и вспомнили о фармакологии - одной из самых древнейших наук, отсчитывающей свою историю с момента, когда человек впервые установил взаимосвязь между приемом одного из продуктов природного происхождения (растительного, минерального или животного) и последовавшим вслед за этим выздоровлением.
Наука эта изучала закономерность взаимодействия лекарственных средств с живыми организмами, но до описываемого времени находилась "в тени", довольствуясь изучением влияния экстрактов из различных трав на организм лягушки.
С выделением химически чистых веществ из растительного сырья и появлением первых синтетических лекарств древняя наука дала жизнь новой фармакологии - фармакологии синтетических соединений. Она и была недостающим звеном между химией и терапией.
Свою историю юная наука начала отсчитывать с 1847 года, когда в Дерптском (ныне Тартуском) университете была организована первая в мире лаборатория экспериментальной фармакологии. Подобные лаборатории и кафедры вскоре возникли в большинстве медицинских учебных заведений и исследовательских центрах. Тем самым медицина получила возможность экспериментально проверять действие новых лекарственных препаратов на подопытных животных. Однако главным достоинством этой науки, открывающим для человечества блестящие перспективы, было то, что результаты исследований на лабораторных животных, после соответствующей математической обработки, можно было использовать для планирования химического эксперимента, т. е. "конструировать" новые лекарства.
Первые шаги экспериментальной фармакологии позволили получать новые лекарственные средства, превзошедшие по активности все до этого известные лекарства, а ее союз с химией всего за несколько десятилетий совершил революцию в лечебной практике.
Впрочем, решающее слово все же оставалось за практикой, т. е. за фармацевтической промышленностью, которая также требовала коренных преобразований. Наиболее благоприятные условия для этого возникли в первые годы нашего столетия в связи с бурным развитием химии красителей, позволявших синтезировать огромное количество органических веществ с самыми разнообразными химическими и биологическими свойствами.
Итак, история создала все предпосылки (высокий уровень развития химии, достаточная мощность химической промышленности, способность фармакологии быстро оценить возможность использования вновь синтезированных веществ в качестве медикаментов) для создания большого количества новых лекарственных препаратов. Оставалась, казалось бы, самая малость - реализовать на деле все эти предпосылки. Эту почетную и необычайно трудную миссию история возложила на Пауля Эрлиха.
Будущий лауреат Нобелевской премии родился в Силезии в 1854 году. Его юность протекала во времена бурного развития химии красителей во всех европейских странах, и это не могло не отразиться на формировании научных мировоззрений Эрлиха.
Работая в течение многих лет в лаборатории всемирно известного микробиолога Роберта Коха, он занимался исследованием иммунитета.
Пытаясь выявить микроорганизмы у зараженных животных путем прижизненного окрашивания, он ввел однажды в кровь зараженного кролика метиленовую синь.
Результат был ошеломляющим: из всех тканей кролика окрашивалась только нервная. Еще более ошеломляющим был вывод Эрлиха: если есть такой краситель, который способен избирательно окрашивать какую-либо ткань, то, несомненно, должен существовать и такой краситель, который окрасит только микробов, находящихся в организме больного. Именно этот вывод дал толчок к возникновению теории "терапии стерилизанс магна" - терапии, полностью очищающей организм от бактерий с помощью "магической пули", т. е. вновь синтезированного красителя, способного избирательно связываться с микробным телом и тем самым убивать его, не затрагивая ткани человеческого организма. На эти работы молодого и перспективного ученого обратило внимание крупнейшее в Европе того периода акционерное общество по производству красителей - "И. Г. Фарбениндустри", располагавшее огромным по тем временам капиталом.
Общество предложило Эрлиху возглавить институт во Франкфурте-на-Майне. Предложение было принято без колебаний, так как институт располагал необходимым количеством лабораторных животных и неограниченным числом химических реактивов.
Началась ежедневная тяжелая, изнурительная своей однообразностью работа по поиску красителей, способных убивать трипаносом - простейших организмов, вызывающих "сонную" болезнь африканцев. Выбор именно этих микроорганизмов определялся тем, что они достаточно крупны, легко размножаются в организме подопытных мышей, вызывая 100%-ную гибель зараженных животных.
В поисках "магической пули", убивающей трипаносом, Эрлих со своим ассистентом Хата перепробовал огромное число - свыше 500 - всевозможных красителей "И. Г. Фербениндустри", но все усилия были напрасны. Лишь однажды удача вроде бы улыбнулась ученому: новый краситель красного цвета убивал простейших, а зараженные мыши выживали при лечении этим препаратом. По объекту своего воздействия он был назван трипановым красным, или "трипанрот".
Однако вскоре стало ясно, что "трипанрот" вовсе не "магическая пуля", так как он совершенно не влиял на тканевые формы микроорганизма.
Но эта неудача уже не могла поколебать уверенность Эрлиха в том, что он стоит на верном пути. Как и прежде, он считал, что для поиска "магической пулю: необходима "самая малость": деньги, терпение, умение экспериментировать и удача. Деньгами щедро снабжала "И. Г. Фарбениндустри", терпение и мастерство экспериментатора он приобрел еще в годы работы у Роберта Коха. Недоставало только удачи. Ох как недоставало!
Был уже момент, когда, казалось бы, рухнули все надежды на приоритет в создании препарата. Это было, когда на страницах одного химического журнала появилось сообщение Уленгута и Салмона о новом патентованном средстве - атоксиле (лишенный токсичности. - Авт.).
Авторы доказывали, что новый препарат эффективно излечивает "сонную" болезнь, т. е. убивал трипаносом. Необходимо было срочно проверить достоверность этого утверждения.
В эту трудную минуту Роберт Кох пришел на помощь ученику и сам отправился в Африку для проверки эффективности атоксила. Результаты лечения больных потрясли ученого-гуманиста своей бессмысленной жестокостью: излечение было достигнуто неоправданно дорогой ценой - ценой слепоты несчастных африканцев.
Патентованный атоксил оказался коварным ядом, не прошедшим соответствующий фармакологический контроль.
Препарат не мог употребляться как лекарственное средство и потому вскоре был забыт всей медицинской общественностью... Кроме Пауля Эрлиха, который считал, что, поскольку атоксил способен убивать трипаносом, необходимо лишь видоизменить его структуру для устранения токсичности.
Эта идея настолько захватила исследователя, что он решил забросить работу с красителями и целиком заняться "видоизменением" атоксила. И вновь "не спеша, без усталости" исследует сотни соединений, синтезированных на основе атоксила, и вновь сплошные неудачи. Стоило добиться сколько-нибудь заметного успеха в придании веществу желаемой активности, как появлялись токсические свойства. Уменьшение же токсичности приводило к: уменьшению активности.
Число испытанных препаратов превзошло уже 600, и наконец - удача! Препарат под номером 606 обладал выраженной активностью в отношении трипаносом при сравнительно малой токсичности. Это была удача, которой недоставало ученому. Теперь Пауль Эрлих был уверен, что нашел свою "магическую пулю", так как одной инъекции препарата № 606 было достаточно для полного излечения экспериментально зараженного животного. За свое поистине магическое действие новый препарат получил название "сальварсан" (от лат. "сальваре" - спасать).
В этот период работы (1906 год) появилось сообщение Шаудина и Гофмана об открытии возбудителя сифилиса - бледной спирохете (трепонеме), ускользавшей от глаз всех прежних микробиологов, включая и Робертта Коха. Почти тотчас удалось получить экспериментальный сифилис у кроликов.
Неутомимый Эрлих испытывает сальварсан на кроликах, зараженных сифилисом. И вновь удача! Сальварсан убивал спирохет и излечивал кроликов.
Можно было сообщать всему миру о долгожданном "первенце". Однако "И. Г. Фарбениндустри" запретило ученому опубликование материалов работы, ссылаясь на соответствующие пункты официальных документов. Руководители концерна "подсластили пилюлю", заверив Эрлиха, что именно ему достанутся лавры первооткрывателя. Однако вскоре тайное стало явным и весь мир узнал о препарате, который успешно излечивал "сонную" болезнь и сифилис. В 1908 году Паулю Эрлиху совместно с И. И. Мечниковым была вручена Нобелевская премия.
И все же сальварсан, увы, не был лишен недостатков, "исправление" которых потребовало 4 года напряженного труда. За эти годы Эрлих успел потерять друга и учителя Роберта Коха, скончавшегося в 1910 году, и испытать около 300 аналогов сальварсана.
В 1912 году был получен желаемый препарат, названный неосальварсаном. Он хорошо растворялся в воде и был еще менее токсичен, чем сальварсан.
Создание неосальварсана ознаменовало начало новой эры в лечении инфекционных заболеваний и открыло человечеству принципиально новый путь создания новых лекарственных средств.
Подтверждением этому служит история создания "легендарных" сульфаниламидов.
В 1908 году, когда весь мир восхищался работами П. Эрлиха и И. И. Мечникова, венский студент-химик П. Гельмо в поисках исходных продуктов для создания новых устойчивых красителей синтезировал сульфаниламид. Через год на основе сульфаниламида был получен краситель красного цвета хризондин, по своей прочности превосходящий многие другие. Оба вещества не привлекли к себе внимание создателей лекарств, так же как и сообщение в 1932 году о патенте концерна "И. Г. Фарбениндустри" на малорастворимый в воде основной азокраситель пронтозил, которые считали, что запатентован очередной краситель для химической промышленности.
А между тем "краситель" испытывался на предмет выявления антибактериальной активности. Работы велись в обстановке строгой секретности, и поэтому появление в 1935 году в одном из медицинских журналов небольшой статьи "Вклад в химиотерапию бактериальных инфекций" за подписью Гергарда Домагка была полнейшей неожиданностью для медицинского мира.
В статье сообщалось, что пронтозил, введенный в малой дозе мышам и кроликам, зараженным смертельными дозами гемолитических стрептококков - возбудителей тяжелейших ангин, ревматизма и других заболеваний, - спасал животных от неминуемой гибели. При этом оказалось, что на колонии микроорганизмов в пробирке препарат не влиял.
С открытием пронтозила (в СССР пронтозил был известей под названием "красный стрептоцид"), начиналась новая эра - эра сульфаниламидов. Через 3 года после опубликования работ Домагк был удостоен Нобелевской премии за это замечательное открытие.
Важный вклад в дело дальнейшего развития сульфаниламидотерапии внесли супруги Трефуэль из Института Пастера в Париже. Они доказали, что пронтозил не действует на микроорганизмы в пробирке и становится активным лишь в животном организме, где расщепляется с образованием свободного сульфаниламида, того самого соединения, которое получил в 1908 году Гельмо и о фармакологических свойствах которого он ничего не знал, так как занимался красителями.
Таким образом, было установлено, что именно сульфаниламид (которому в нашей стране было присвоено название белого стрептоцида) оказывает антибактериальное действие и определяет химиотерапевтическую активность пронтозила.
Э. Альберт в своей книге "Избирательная токсичность" (М., Мир, 1971) высказывает мнение, что если бы не это открытие французских исследователей, то работы по изысканию сульфаниламидных препаратов еще долго проводились бы по методу проб и ошибок погромные средства были бы истрачены на поиски новых типов окрашенных сульфаниламидных соединений.
В настоящее время арсенал сульфаниламидов значительно расширился. В СССР уже в 1939 году был синтезирован сульфатиазол, в 50 раз более активный, чем исходный стрептоцид, а сегодня на вооружении врачей имеются различные группы сульфаниламидных препаратов не только противомикробного действия, но и обладающие мочегонными и противодиабетическими свойствами. Общее число соединений этого ряда исчисляется многими тысячами.
С появлением сульфаниламидов, казалось, была найдена идеальная "магическая пуля", о которой мечтал П. Эрлих.
Действительно, обладая широким спектром действия, они были удобны в применении - их можно принимать в таблетках.
И что немаловажно, изготовление этих препаратов было относительно дешевым.
Как показала практика применения сульфаниламидных препаратов, при лечении самых разнообразных заболеваний они оказались не лишенными определенной токсичности, а их использование приводило к развитию устойчивых форм микроорганизмов, причем устойчивость микроорганизмов быстро передавалась по наследству. Кроме того, уже в 1937 году были описаны осложнения при приеме белого стрептоцида, проявляющиеся общим недомоганием, лихорадкой и кожными высыпаниями. В последующие годы по мере создания новых сульфаниламидных препаратов число таких осложнений постепенно росло. Сульфаниламиды все менее напоминали "магическую пулю", и потому интерес к ним стал падать.
Но на смену сульфаниламидам пришли новые, более мощные средства - антибиотики, которые по праву считаются "чудодейственными средствами" нашего века.
Вспомним появление первого из антибиотиков - пенициллина. Его именовали не иначе как чудесным. Даже в научных трудах появились такие определения, как "эра антибиотиков", "в эпоху антибиотиков" и т. д. Многие были убеждены, что сбылись предсказания Пауля Эрлиха и человечество нашло "магическую пулю", которой суждено стать панацеей при инфекционных заболеваниях. Для этого были все основания. Ведь пенициллин подавлял рост большого числа микроорганизмов, возбудителей воспаления легких, менингита, ангины, гонореи, сифилиса и практически был лишен токсичности. Миллионы спасенных жизней - лучшее тому подтверждение.
В наше время вряд ли найдется человек, который не знаком с пенициллином и историей его открытия английским микробиологом Александером Флемингом (1881-1955), получения в кристаллическом виде и исследования терапевтических свойств очищенного пенициллина знаменитой Оксфордской группой, ядро которой составляли патолог Хоуард Уолтер Флори (1898-1968) и биохимик Эрнст Борис Чейн (р. 1906). Последние организовали производство пенициллина в США и Канаде.
В 1945 году трое выдающихся английских ученых за открытие пенициллина и его получение были удостоены Нобелевской премии по медицине. В СССР очищенный препарат пенициллина был получен 3. В. Ермольевой в 1942 году.
Углубленное исследование пенициллина и результаты практического применения развеяли миф о его всемогуществе. Да, он был во много раз активнее сульфаниламидов (примерно в 800000 раз) и обладал сравнительно широким спектром действия, но... он не влиял на возбудителей таких опаснейших и распространенных в то время инфекций, как туберкулез, брюшной тиф, дизентерия, бруцеллез.
Восполнил этот пробел "младший брат" пенициллина - стрептомицин, "детище" американского микробиолога З. Ваксмана (1888-1973).
Предыстория этого открытия была довольно проста. Эпидемиологи и микробиологи давно установили, что многие микроорганизмы, вызывающие тиф, холеру, дизентерию, туберкулез и др., попав в почву через некоторое время, против ожиданий ученых, погибали. В свете работ Луи Пастера можно было предположить, что это проявление антагонизма между непримиримыми врагами микромира. Открытие А. Флеминга лишний раз убеждало в том, что какие-то почвенные микроорганизмы способны вырабатывать вещества, убивающие своих патогенных собратьев.
В 1939 году Ваксман со своими сотрудниками взялся ответить на нелегкий вопрос: какие именно почвенные микроорганизмы убивают туберкулезную палочку? Вскоре были обнаружены микроорганизмы, способные подавлять рост туберкулезной палочки. Ими оказались лучистые грибки - актиномицеты. Вещество, выделяемое одним из видов актиномицетов, было испытано на животных. Токсичность его была очень большой, но поиск продолжался.
В 1942 году, через 3 года после начала работы, удалось выделить штамм лучистого грибка, который продуцировал вещество, обладавшее умеренной токсичностью и способное убивать туберкулезные палочки. По названию штамма грибка (стрептомицес гризенс) это вещество было названо стрептомицином.
Тогда же Ваксман предложил называть все вещества, вырабатываемые микроорганизмами для уничтожения или нарушения развития своих "собратьев-противников", антибиотиками (в переводе с греческого "анти" - против, "биос" - жизнь), вкладывая в это определение смысл "жизнь - против жизни". С тех пор этот термин широко используется для обозначения веществ, получаемых из микроорганизмов, растений, животных тканей или даже синтетическим путем, способных избирательно убивать микроорганизмы или подавлять их рост.
В 1949 году было налажено промышленное производство стрептомицина и тысячи больных туберкулезом, излеченных препаратом, оценили по достоинству заслугу В. Ваксмана перед человечеством.
В 1952 году ученый стал лауреатом Нобелевской премии.
Вскоре после открытия пенициллина и стрептомицина появилось огромное количество их "младших собратьев", полученных как традиционным, так и полусинтетическим путем (левомицетин, тетрациклины, неомицин, нистатин, ампициллин, оксациллин, эритромицин и др.).
С момента получения и клинического применения первого антибиотика пенициллина прошло всего лишь несколько десятилетий. За это время было получено множество новых и новейших антибиотиков, использованы в клинической практике многие тысячи тонн этих препаратов изолированно или же в комбинации с другими препаратами, миллионы людей были излечены. Антибиотики помогли победить такое количество ранее смертельных заболеваний, что есть все основания считать их действительно чудодейственными лекарствами нашего века.
По мнению Э. Чейна, высказанному им на страницах советского журнала "Антибиотики" в 1976 году, открытие антибиотиков "...ознаменовало новую эру в лечении бактериальных инфекций, которые теперь уже не представляют такой опасности".
Сказанное вовсе не означает, что человечество победило все инфекционные заболевания и перестало испытывать страх перед ними. В последнее десятилетие в печать не раз попадали сведения о вновь открытых инфекционных заболеваниях, причиной которых служили неизвестные прежде микроорганизмы.
Борьба человечества с врагами-невидимками продолжается на всех фронтах медицинской науки, но вряд ли полная победа придет к нему в скором времени.
Борьба с инфекционными и любыми другими заболеваниями облегчается в том случае, если выявлена его причина. Лечение в таком случае сводится к подбору соответствующего "оружия". Гораздо сложнее лечить болезнь, причины которой не установлены. Роль врача подобных случаях сводится к назначению средств, уменьшающих болезненные проявления (симптомы). Такова, например, ситуация с одним из распространенных заболеваний нашего времени - сахарным диабетом. Человечество имеет в своем распоряжении средства, понижающие уровень сахара крови у больных, но пока еще не всегда знает причину возникновения этой болезни.
Считается, что более 30 миллионов людей во всем мире страдают сахарным диабетом. В США, например, около 6% всего взрослого населения поражено этим недугом, при этом показатель его распространенности повышается до 15% среди лиц в возрасте 65 лет и старше; он является четвертой ведущей причиной смертности.
Во всем мире только за 70-е годы эта болезнь явилась причиной гибели большего числа людей, чем во все войны, вместе взятые.
Вот как оценивает ВОЗ ущерб, наносимый человечеству сахарным диабетом:
1. Диабет ведет к повышению смертности в 2-3 раза.
2. Диабету соответствует увеличение в 2-3 раза частоты случаев болезней сердца и инсультов.
3. Среди больных диабетом слепота встречается в 10 раз чаще, чем среди населения в целом.
4. Гангрена и ампутация конечностей среди больных диабетом имеют место примерно в 20 раз чаще, чем среди населения в целом.
5. Диабет - вторая по значимости причина смертельных поражений почек.
6. Диабету сопутствуют другие хронические патологические состояния (например, нейропатия, инфекции, нарушения половой функции).
7. В одной и той же возрастной группе больные диабетом требуют примерно вдвое более частой госпитализации, чем население в целом.
8. Продолжительность жизни больных сахарным диабетом сокращает ожидаемую продолжительность жизни по отдельным странам на 2-12%.
Складывается впечатление, что сахарный диабет - болезнь нашего времени. Однако это не верно, так как данное заболевание было хорошо известно еще с глубокой древности. До нас дошло точное описание клинической картины болезни, датированное 50-30 годами до н. э. Да и сам термин "диабет" (от греческого - "протекание сквозь") принадлежит римскому врачу Аретеусу Каппадокийскому (90-30 гг. до н. э.), которые метко охарактеризовал эту болезнь "как переплавку плоти и членов в мочу". Скорее всего, античный врач давая название болезни, отталкивался от основного при знака заболевания - мочеизнурения, приписываемого в те времена слабости почек.
Данные древних китайских, японских и индийских письмен свидетельствуют, что и в тех странах эта болезнь была известна не только жаждой, мочеизнурением, но и появлением сахара в моче, которая от этого становилась сладкой. Знание проявлений болезни, однако, не решало проблему лечения: попытки врачей добиться благоприятного течения недуга были безуспешными.
Первая надежда появилась в 1889 году после получения экспериментального сахарного диабета. Помог как это часто бывает, случай.
Немецкие исследователи Оскар Минковский и Иозеф фон Меринг, изучавшие роль поджелудочной железы пищеварении, полностью удалили ее у 2 подопытных собак. Изучая расстройства пищеварения, развившиеся вслед за удалением железы, ученые подметили жажд и мочеизнурение, мучившие животных. Эти симптомы очень напоминали таковые у человека при сахарном диабете. Повторение операции и более детальные исследования подтвердили догадку ученых о том, что у подопытных собак был впервые получен экспериментальный диабет. Не довольствуясь достигнутым, Минковский в последующие 2 года произвел еще один интереснейший эксперимент: он пересаживал прооперированным животным их собственную поджелудочную железу под кожу добился этим значительного уменьшения болезненных проявлений.
Итак, было выдвинуто предположение, что поджелудочная железа вырабатывает вещество, предупреждающее сахарный диабет. Правильность этой догадки блестяще доказал наш соотечественник патологоанатом Л. В. Соболев. В диссертационной работе "К морфологии поджелудочной железы при перевязке ее протока при диабете и некоторых других условиях", опубликованной в 1901 году, он доказал, что гипотетическое вещество вырабатывается не всей железой, а только маленькими "островками", как бы вкрапленными в толщу железы. Доказательство было достигнуто следующим оригинальным путем. Л. В. Соболев не удалял железу хирургическим путем, как это делали Меринг и Минковский, а перевязывал выводной проток поджелудочной железы. В результате этого пищеварительный сок, переполнявший внутренние мелкие протоки, вызывал гибель вырабатывавшей его железы. Но диабет, несмотря на это, не развивался ни в одном случае. Поскольку под микроскопом на фоне перерожденной железы были видны сохранившиеся островки какой-то ткани, Л. В. Соболев заключил, что это и есть та часть железы, которая вырабатывает противодиабетическое вещество, а по своим свойствам эта ткань является железой внутренней секреции или "кровяной железой", как ее назвал ученый.
В 1909 году это неизвестное вещество назвали инсулином (от латинского "инсула" - островок), хотя в чистом виде он еще не существовал.
Предстояло самое трудное: получить в кристаллическом виде вещество, в существование которого многие не верили. Сложность предстоящей задачи становится более понятной, если учесть, что в организме здорового человека ежедневно образуется всего около 1,5-2 миллиграммов инсулина.
До начала 20-х годов все попытки выделения инсулина были безуспешными, несмотря на тысячи экспериментов.
В 1920 году молодой канадский исследователь Фредерик Бантинг (1891-1941), работавший на кафедре физиологии Торонтского университета под руководством Джона Джеймса Рикарда Маклеода (1876-1935), предположил, что неудачи выделения инсулина связаны с его разрушением в процессе выделения.
Это предположение заставило ученых заменить технику выделения, использовав охлаждение ткани с последующей экстракцией измельченной железы подкис ленным спиртом. Техника, сохранившая свое значение до настоящего времени, наконец-то принесла первый успех: в конце 1921 года группе, в которой в это время работал студент пятого курса университета Чарлз Бест (1899-1977), удалось получить из поджелудочной железы собаки, быка и плода коровы прозрачный стерильный раствор, содержащий инсулин. Введением этого раствора собаке с удаленной поджелудочной железой они продлили жизнь до 70 дней, а при введении этого же препарата собакам с экспериментальным сахарным диабетом было отмечено значительное снижение сахара в крови. Не довольствуясь достигнутым, ученые применили в 1922 году выделенный ими инсулин у больных сахарным диабетом, при этом было отмечено улучшение общего состояния, уменьшение жажды, количества выделенной мочи и значительное снижение содержания сахара в крови.
Для того чтобы понять, насколько грандиозным был успех, следует вспомнить, что в те годы существовал единственный способ лечения диабета - резкое ограничение потребляемых углеводов. Так же как и сейчас, это помогало лишь в начальных стадиях болезни или при легком ее течении. В остальных случаях фатальный исход был предопределен.
За это выдающееся открытие Ф. Бантингу и Д. Д. Р. Маклеоду была присуждена в 1923 году (через 2 года после первого успеха!) Нобелевская премия в области медицины.
Вскоре после работ канадских ученых во многих странах мира было налажено производство дешевого и доброкачественного инсулина из желез убойного скота (быка, свиньи).
Выполнив программу-минимум (получение лекарственного препарата), ученые всего мира принялись за программу-максимум - расшифровку структурной формулы этого простого белка для получения синтетического инсулина.
В 1954 году английский биохимик Фредерик Сенгер выяснил структуру инсулина, уточнил его формулу и стал очередным лауреатом (1958 г.) Нобелевской премии.
В начале 60-х годов сразу две группы исследователей - в США и ФРГ - полностью синтезировали инсулин. Это был огромный успех биохимии, но стоимость синтетического гормона оказалась столь велика, что на практике до настоящего времени используется инсулин, полученный традиционным экстракционным способом.
Увы, инсулин, получаемый из желез животных, не является химически чистым веществом и потому вызывает ряд нежелательных эффектов при применении. Кроме того, действие его было непродолжительным, что диктовало необходимость частых повторных инъекций. Руководствуясь пожеланиями врачей, технологи работали в двух направлениях: 1) получение максимально дочищенных форм инсулина и 2) создание инсулинов длительного действия.
Обе эти задачи в настоящее время успешно решены. Создан монокомпонентный инсулин, практически лишенный примесей, и созданы формы инсулина, исключающие необходимость частых инъекций. Параллельно с этими велись работы по созданию систем, осуществляющих автоматическое введение инсулина в зависимости от уровня глюкозы в крови. Такие системы, лимитирующие нормальное функционирование железы, уже предложены для применения. Однако, как и следовало ожидать, пока еще они не столь миниатюрны и надежны в работе, как их природный прообраз, и потому их практическая ценность незначительна.
Более перспективным кажется создание форм инсулина, полностью исключающих инъекции препарата.
Предполагается, что в комплексе с полимерами (поливиниловым спиртом или сополимером винилпирролидона с кетоновой и сульфановой кислотами) инсулин будет защищен от действия ферментов пищеварительного тракта, разрушающих его при приеме через рот.
Как известно, используемые в настоящее время препараты инсулина, выделенные из тканей животных, несмотря на самую тщательную очистку, все равно отличаются по строению от человеческого. Применение инсулина, идентичного по строению человеческому, можно считать идеальным, но синтез подобных препаратов пока еще нерентабелен. Выход нашли генетики, предложившие синтезировать инсулин микробиологическим путем. Речь идет об экспериментальном моделировании генетического аппарата микроорганизмов путем создания новых, не существующих в природе сочетаний генов. Ученые-генетики сумели выделить ген, ответственный за синтез инсулина в поджелудочной железе человека, и "вживить" его в кишечную палочку, которая после этого начала вырабатывать "человеческий инсулин". Если же учесть их безграничную способность к размножению, то преимущества этого пути вряд ли покажутся сомнительными.
К этому можно добавить, что в ряде стран уже налажено промышленное производство подобного инсулина, применяемого с успехом в клинической практике.
Да, человечество далеко шагнуло по пути создания препаратов для лечения сахарного диабета. К сожалению, шумный успех, сопровождавший этот путь, как-то отодвинул на второй план более важную проблему - выяснение причин заболевания. А без этого невозможна профилактика любой болезни, диабета в том числе. Без этого врачу-эндокринологу отводится роль пассивного созерцателя финала тяжелейшей драмы, высчитывающего проценты заболеваемости и дозу, необходимую для поддержания жизни.
Думается, что если бы человечество выделило для решения этой важнейшей проблемы современности хотя бы половину средств, затраченных на создание антидиабетических лекарств, оно не было бы сейчас пассивным наблюдателем.
Остается добавить, что и возможности лечения использованы не в полной мере.
Одной из таких возможностей является физическая активность, которая способствует улучшению обмена веществ, а также улучшению самочувствия больных с компенсированным течением диабета. Поэтому соответствующие возрасту и состоянию больного диабетом физические нагрузки должны рассматриваться как обязательная составная часть лечения.
В некоторых странах мира йога, например, расценивается как одна из форм борьбы с диабетом, так как предварительное изучение результатов применения этого способа терапии диабета позволило сделать обнадеживающие выводы.
Конечно же, применение йоги, как и других способов лечения, должно выполняться по рекомендации врача-эндокринолога и под его непосредственным наблюдением, а не так, как это описано, например, в заметке Эдуарда Кондратова (Известия, 1984, 18 августа, № 231), озаглавленной "Биополя" Студеного оврага": "Прослышав, что по воскресеньям в районе Студеного оврага собираются йоги, я не совладал с любопытством и спозаранку отправился туда, на зеленую окраину города. Не без труда отыскал я поляну, на которой расположилось несколько десятков женщин и мужчин самого разного возраста.
В тот день я, как и они, бегал босиком по мокрым лесным дорожкам, усиленно создавая вокруг себя биополе, стоял на голове. Закатив глаза, я в стройном хоре мычал в разных тональностях священное слово "ом-м", сосредоточивая свое внимание то на одном, то на другом органе тела...
Но непроизвольно я как бы со стороны видел себя, испускающего волны добра, рождающего биополя и мычанием врачующего нервы и селезенку. И тогда мне становилось... Нет, пожалуй, не смешно - неловко. Словно застигли меня, человека зрелого, за детской игрой. Однако ведь рядом тем же самым занимались и другие взрослые люди! Как же они-то?"
В поисках ответа на этот вопрос автору пришлось побывать в самых разных местах страны, познакомиться с самыми разными увлечениями. Он приобрел знакомых, ревностно переписывающих друг у друга рецепты получения "живой" и "мертвой" воды, "знатоков" тибетской медицины, "сыроедов", "экстрасенсов" и даже одного "инопланетянина". Автор обнаружил, что Студеный овраг может быть волшебным образом перенесен и в уютную городскую квартиру, и в беседку, где пенсионеры забивают козла, и даже во вполне нормально действующий научно-исследовательский институт.
"По дороге домой разговаривал с инженером... назову ее Ниной Ивановной.
- Интересно? Конечно. Иначе бы не ходила! Я не болею, но хочу быть сильней - и физически, и психически, особенно в отношении воли. Возможности нашего организма, оказывается, безграничны. Если, конечно, твой дух владеет телом.
Нравятся ли ей люди, вместе с которыми мы провели это утро? Ответ был дан не без запальчивости:
- И даже очень! Есть с кем поговорить. И не о джинсах или о клубнике на даче. Здесь очень милые интеллигентные люди. Интересуются восточной философией, живут духовной жизнью. Я тоже приобщаюсь к их чтению. Очень интересно, хотя и не все понятно. Много туманного. Но мне говорят, что это только по началу...
Понять Нину Ивановну можно: ей интересна острая необычность того, что она слышит от людей, собирающихся в Студеном овраге. Здоровье, самосовершенствование - темы эти притягательны для всякого. А об этом здесь говорят взахлеб, приводя примеры... Увы, как правило, без точных адресов: "Одна женщина сбросила десять лишних килограммов", "Один доцент избавился от радикулита..." Для таких, как Нина Ивановна, встречи на поляне стали чем-то вроде "клуба по интересам": здесь они обсуждают прочитанное, услышанное, обмениваются литературой.
Но - какой? В основном здесь в ходу переписанные от руки, а чаще машинописные, ксеро- и фотокопии лекций, бесед и откровений самого фантастического свойства.
Что же узнает из этих рукописей Нина Ивановна? Что окружающий их мир - иллюзия, а истинный мир - совсем другой, постигаемый лишь через сверхчувственное озарение. На все лады повторяется, что физическая природа людей - низменное, грязное, злое начало, а духовная наша сущность - возвышенное, чистое и доброе, соединяющее нас с тем, "истинным" миром.
Можно представить, какая мешанина образуется в голове, если изо дня в день, из месяца в месяц поглощать подобные истины, погружаясь в дебри мистических представлений. Нет, отнюдь не гармоническому развитию личности способствует истовое штудирование подобных "учений". На практике получается иное: противопоставление внутреннего мира личности внешнему миру воспитывает в человеке асоциальность и эгоизм, нередко заводит его прямо-таки в непроходимые мистические джунгли.
Показательна в этом смысле деятельность одно время существовавшего в Куйбышеве так называемого "народного университета комплексного... самопрограммирования". Его организаторы - люди вполне зрелые (в смысле возраста), с высшим образованием, работающие в НИИ и вузах. Поначалу их интересы ограничивались проблемами биополя, парапсихологии, телепатии, мало изученных свойств человеческого организма, а также освоением упражнений хатха-йоги и аутогенной тренировкой. Потом стали штудировать мистико-религиозную литературу, подменяя слово "религия" словом "наука". Впрочем, оккультизм всегда накидывал на себя мантию учености. Так было и на сей раз.
Перечитываю я программу "университета", и снова все тот же вопрос, что и на поляне, не дает мне покоя: неужели это можно воспринимать всерьез? "Научная" лекция о потусторонних мирах? Электронная техника на службе богоискательства? "Конкретные методы воздействия на личность в мировых религиях"?
Всерьез! Сужу по последствиям. Как в омут бросилась в восточный оккультизм студентка Оля Х. Оставила родных, институт... Не выдержав, ушла от инженера Сергея А. жена. Ежедневные многочасовые занятия мурка йогой, безразличие к жизни семьи и попытки повлиять на психику сынишки заставили ее пойти на разрыв. Живет в принципиальном философическом одиночестве и немало гордится этим врач Виктор А., тоже истый йог. А сколько было призывов о помощи! От жен, матерей, тещ, других поклонников йоги, шаг за шагом подступавших к мистическому фанатизму...
Вот и подумаешь: многого ли стоят их рассуждения о добре, духовности, самосовершенствовании, если на деле они оборачиваются нравственной глухотой и доходящим до жестокости безразличием к людям, даже к самым близким? Желание увидеть себя в образе провозвестника "истины", в роли гуру, окруженного учениками, влечет их на стадионы, на набережные и на поляны. А там порой собирается до 200 человек. Не все из них просто любознательные. Многих приводят сюда душевная неустроенность, одиночество, комплексы, болезни. А легковерие, питаемое надеждой, всегда рождало почву для шарлатанства.
Во время моего воскресного визита на поляну в Студеном овраге я неоднократно слышал от своих соседей фамилию некоего Кордюкова - кандидата медицинских наук, читающего всюду, где только удается, платные лекции о йогах. Здесь, на поляне, у него горячие поклонники, один из них даже сравнил Э. Кордюкова с Джордано Бруно, мучеником, не отступившим от борьбы за истину. Что же проповедует этот "борец"? Всякое: например, полный отказ от употребления в пищу мяса, ибо в клетках убиваемых животных якобы запечатлевается ужас, передаваемый нам. "Мясо увеличивает зло в мире... Каждый второй из нас, сидящих в зале, к двухтысячному году умрет от рака... Все лекарства - зло, химия, они бессильны..." - вот что внушает молодежи с трибуны некогда подававший надежды ученый, превратившийся в скандального шарлатана.
Там же, на поляне, мне указали на человека с бородкой, уважительно рекомендовав его как "исцелителя любых болезней". Позже я выяснил, что это был Р. Шейнин, руководитель детского хора во Дворце пионеров, "личность в медицине поразительно невежественная", как охарактеризовал его видный медик. Шейнин тоже публично пропагандирует отказ от "официальной" медицины, хотя сам тайком обращается к ее услугам. Он тоже читает лекции о здоровье, правда, бесплатные, но зато кому - группе врачей (!)
Впрочем, читатель вправе спросить: что, разве занятия йогой не могут быть полезны? Разве потребление в пищу сырых овощей вредит организму? Разве сами врачи не рекомендуют с возрастом сокращать употребление мяса?
Все это, конечно, так. Но судить о целебности статических упражнений или пользе особых диет могут и должны только опытные специалисты. А вот они утверждают, что полный отказ от потребления животного белка истощает организм. Они говорят, что многие асаны хатха-йоги годятся не для всех, они могут причинить здоровью непоправимый ущерб, развить и усугубить болезнь. Они считают, что всякая самодеятельность - в области ли иглоукалывания, психического воздействия, лечебного голодания может иметь тяжелейший необратимый эффект.
Готовя материал, я беседовал с крупными медиками - руководителями диспансеров и клиник, с профессорами, а также с историками и философами. Почти все они считают, что нельзя категорически отрицать полезность упражнений хатха-йоги и чисто растительных диет, как и изучения методик аутотренинга. Да никто этого и не отрицает. Однако, говорят ученые, все это хорошо лишь в правильной дозировке, когда соблюдается главная заповедь медицины - "не повреди!".
Так отвечали мне ученые. Конечно, было бы полезнее, если бы их услышали и все те, кто экспериментирует с диетами, изнуряет себя голоданием, на полянах и дома исступленно занимается йогой и чего только еще не вытворяет над многотерпеливым своим организмом. Однако нет у меня полной уверенности, что они прислушались бы к компетентному мнению. О современной науке и в особенности о медицине в Студеных оврагах отзываются с пренебрежением. Там в авторитетах Кордюковы и Шейнины. Потому что собираются там люди, которые верят только в то, во что им хочется верить. Несколько лет назад я напечатал в местной молодежной газете первоапрельскую шутку. В заметке утверждалось, что "молекулы-мутанты" растопленного прошлогоднего снега чудесным образом способствуют росту волос, помогая даже избавиться от лысины. И что же? Поверили! Своими глазами видел потом на подоконнике в одном из институтов банки с грязноватой талой водой.
Откуда она, эта готовность клюнуть на любой псевдонаучный вздор? Чем объяснить феномен столь поразительного легковерия?
Думаю, что йоги и сыроеды Студеного оврага - это всего лишь частное проявление модного поветрия: верить во всякие разные чудеса. Или по крайней мере притворяться, что в них веришь. Невольно подозреваешь: да уж не разыгрывают ли тебя? Диву даешься готовности иных образованных людей враз забыть все, чему учились когда-то, и одновременно считать себя открывателем того, что мировая наука "не замечает".
Что ж, в какой-то степени причиной тому сама наука. Она ведь все время поражает нас чудесами. НТР перевернула многие представления, казавшиеся ранее бесспорными. "А что? Все возможно..." - не от этой ли растерянности перед сегодняшними научными чудесами и рождается полудетская вера в любые возленаучные мифы? Вспомним: в свое время и увлечение спиритизмом было вызвано работами, связанными с изучением свойств электромагнитных излучений.
Мы любознательны по природе своей, и загадочное, непознанное влечет. Но тем-то, наверное, и отличаемся мы от своих далеких предков, что за плечами у нас - огромный опыт человечества, и опыт этот опирается сегодня на неколебимую систему материалистического миропонимания. Человек конца XX века давно уже владеет искусством обобщения, и потому всякое новое явление он просто обязан оценивать с позиций целостного представления о мире.
Видимо, именно этой способности обобщать, сопоставлять частное с целым и не хватило научной сотруднице Элле Н., когда она с усердием первоклашки записывала на полянке лекцию "Гигиена мысли" о флюидных, астральных, ментальных телах человека, "которые не надо путать с его душой". Наверняка, она легко разобралась бы даже в серьезных проблемах по своей специальности - технологии производства стройматериалов. Но, столкнувшись с чем-то выходящим за рамки ее профессиональных знаний, она отнеслась к этому прямо-таки с первобытным легковерием.
Да, увы, образованность и просвещенность - понятия не адекватные. Я уверен, что сотрудники куйбышевских НИИ Леонид П., Юрий Р., Владимир Р. считают себя людьми весьма просвещенными. Еще бы: и телепатией-то они пытаются заниматься, и биополя изучают, и в йоге всех других превзошли. Но полуобразованное невежество еще хуже, оно - самоувереннее. Никогда не забуду, как год назад пришлось мне переубеждать инженера-электронщика Надежду Ш., пытавшуюся было лечить ребенка у пройдохи, выдававшего себя за экстрасенса. С каким апломбом обрушивала она на меня свою "научную" аргументацию, клеймила меня как ретрограда. Вполуха услышав нечто "очень современно-научное", она готова очертя голову поверить в это нечто.
Что остается сказать на это? И ей, и Нине Ивановне и доморощенным "гуру" из Студеного оврага. Что их увлечения не больше, чем мода. И что мода на подобные увлечения - дешевый снобизм? Что индийский йог ужаснулся бы, увидя нелепую самодеятельность на зеленой полянке?
Сложное впечатление оставляет эта волна новоявленного "чудодейства". И кочуют "новейшие теории", обрастая самыми нелепыми, но, конечно же, ужасно "достоверными" аргументами. Само собой: пройдет время, и волна эта, как и всякая мода, пройдет. Люди в ней разберутся. Но стоило бы заметить: напрасно гордятся своими экзотическими увлечениями все эти "сыроеды", "испускатели биоволн", поглощатели "живой воды" и адепты изнурительных диет. Ни диплом, ни даже ученые степени, оказывается, не научили их думать. Как не научили и уважать - не только себя, но и науку, которая выросла на почве опыта человечества и служителями коей некоторые из них с гордостью себя называют".
К словам Э. Кондратова можно добавить, что в Индии, где йога относится к числу древнейших из характерных для этой страны религиозных феноменов, о членах аскетических орденов, так называемых садху или йоги, с давних пор идет дурная слава, так как они с целью стимуляции мистических ощущений употребляют наркотики. Согласно санскритским текстам совершенное владение йогой может быть достигнуто только путем "ревностного подвижничества", а высшее знание достижимо только посредством йогической практики.
Вот что пишет о современных йогах видный специалист по индийской мифологии Норман У. Браун: "Секты странствующих аскетов, или садху, посвятивших себя служению Шиве, бродят по всей Индии, осуществляя практику "тапаса", т. е. подвижничества, которое один выдающийся санскритолог характеризовал обычно как "подвижничество - трюкачество", преследующее как религиозные, так и псевдорелигиозные цели; они также обходят священные Шиваитские храмы, разбросанные по всему субконтиненту. Одеты они в лохмотья, часто не имеют на себе ничего, кроме набедренной повязки минимальных размеров; их тела вымазаны пеплом, длинные волосы лежат на голове свалявшимися завитками, в проколотых ушах висят большие серьги. Они странствуют, держа в руке посох или трезубец, являющийся эмблемой и оружием Шивы; они торгуют амулетами, уверяют, что могут творить чудеса; иногда сопровождают их и женщины-подвижницы столь же неопрятной наружности. Как ни прискорбно, но репутация у этих подвижников весьма скверная. Они, как правило, невежественны, медитацией занимаются редко, экономически совершенно непроизводительны; им вменяется в вину немало мошенничеств и преступлений. Памятники индийской литературы почти за два тысячелетия только подтверждают эту их характеристику. Некоторые из них могут считаться подлинными странствующими аскетами, но под определение искателей высшего "я", достигающих контроля над собой посредством медитации, они в подавляющем большинстве совсем никак не подходят. Если одни из них искренне привержены подвижничеству и медитации и преследуют подлинно религиозные цели, то другие нередко культивируют йогу в целях низменных, стремясь единственно к приобретению магических способностей, которые, как предполагают, становятся доступными уже на одной из относительно высоких ступеней в процессе достижения совершенства. И конечно, они то и дело оказываются обыкновенными шарлатанами".
Думается, стоит нашим приверженцам "модных поверий" прислушаться к словам специалиста.
Итак, мы закончили описание уникального гормона и не менее уникального заболевания.
Однако список гормонов и желез, продуцирующих их, не ограничивается инсулином и поджелудочной железой.
В частности, есть гормоны и железы, сыгравшие для медицины ничуть не меньшую роль, чем инсулин.
Биологам давно известно, что двустороннее удаление надпочечников (маленьких желез, прилегающих к верхней внутренней поверхности почек) приводит к резким изменениям в организме со смертельным исходом. Еще в прошлом столетии (1888 год) Н. Ф. Ментин в "Курсе фармакогнозии" писал о надпочечных железах: "...Роль их для жизни не выяснена, но удаление их всегда влечет за собой смерть; некоторые болезни, как, например, Адиссонова (бронзовая) болезнь, находятся в тесной связи с изменениями в надпочечной железе...
...Сама железа и вытяжки ея употребляются нередко с успехом при Адиссоновой болезни, при некоторых видах мочеизнурения, рахитизме и пр...
...Для терапевтического применения употребляют железы свиней, морских свинок, лошадей, овец, быков и пр. и приготовляют из них либо порошок и таблетки, либо водные, глицериновые и другие вытяжки".
Позже было установлено, что трагические последствия Адиссоновой болезни обусловлены понижением выработки веществ стероидной структуры, которые продуцируются в организме лишь тонким наружным (корковым или кортикальным) слоем надпочечников. Именно это послужило основанием для присвоения этой группе соединений общего названия "кортикостероиды". В настоящее время из надпочечников животных выделено более 40 кортикостероидов, однако выраженной гормональной активностью обладают лишь три из них: альдостерон, кортикостерон и кортизол, или гидрокортизон.
В сутки кортикостерона в надпочечниках вырабатывается в 10 раз, а кортизола - в 25 раз больше, чем альдостерона. Это соотношение отражает ту роль, которую играет каждый гормон в жизнедеятельности организма. Многообразие биологических эффектов этих гормонов условно можно сгруппировать следующим образом:
1) Регуляция обмена углеводов, белков и жиров.
Гормоны этой группы повышают содержание гликогена в печени и концентрацию глюкозы в крови. Отсутствие кортикостероидов в организме приводит к снижению содержания гликогена в поперечно-полосатых мышцах, что вызывает уменьшение их работоспособности.
Кортикостероиды стимулируют синтез специфических белков (т. е. ферментов) в печени, однако синтез белка в мышцах и лимфоидной ткани значительно тормозится: при длительном введении этих гормонов наблюдается атрофия мягких тканей и остеопороз.
2) Регуляция водно-солевого обмена.
Кортикостероиды вызывают задержку натрия, хлора и анионов угольной кислоты в организме, что компенсируется усиленным выведением калия из организма. Повышение концентрации натрия во внеклеточном пространстве приводит к увеличению объема внеклеточной жидкости, что сопровождается повышением кровяного давления. Увеличенная потеря кальция из костей обусловлена замедлением синтеза белка в них; из-за нарушения костеобразования возникает остеопороз (разряжение костной ткани, сопровождающееся повышенной ломкостью).
3) Регуляция кроветворения.
При введении кортикостероидов наблюдается уменьшение количества лимфоцитов и эозинофилов в периферической крови. Способность угнетать выработку лимфоцитов лежит в основе депрессивного действия этих гормонов на иммунные процессы.
4) Регуляция воспалительно-аллергических процессов.
Кортизол и некоторые синтетические стероиды выраженно тормозят развитие аллергических и воспалительных явлений.
5) Регуляция устойчивости организма к повреждающим внешним факторам.
У пациентов с недостаточностью коркового слоя надпочечников значительно понижена устойчивость к физической травме, инфекциям, аллергенам и токсичным химическим продуктам. Сочетание различных повреждающих факторов значительно увеличивает потребность организма в кортикостероидах.
Интересно, что при введении в организм кортизола, кортикостерона или альдостерона наблюдаются однотипные ответные реакции, но степень их выраженности зависит от природы вводимого гормона. Так, кортизол проявляет все указанные выше виды активности; при этом, однако, он оказывает относительно слабое влияние на водно-солевой обмен. Последний регулируется главным образом альдостероном, эффективность которого по другим показателям составляет менее 1/3 таковой кортизола. Кортикостерон также проявляет все перечисленные виды активности, но в значительно меньшей степени, чем кортизол или альдостерон, в тех видах обмена веществ, в которых последние обладают наибольшей активностью. Так, противовоспалительная активность кортикостерона в 400 раз слабее кортизона.
Заслуга открытия важнейшей биологической роли надпочечников в регуляции процессов жизнедеятельности организма, несомненно, принадлежит пытливому уму врачей. Именно они уже давно обратили внимание на загадочные случаи улучшения состояния больных, страдающих тяжелыми недугами, после того как они перенесли еще одно заболевание, протекавшее на фоне первоначального.
Подтверждением тому служил случай в одной из американских больниц. К Филиппу Хенчу, заведующему отделением ревматологии, без посторонней помощи явился пациент, ранее прикованный к постели ревматизмом. Изумленный врач узнал, что "самоизлечение" наступило после перенесенной желтухи. Врач припомнил и другие подобные случаи из собственной практики и сообщений коллег. Все они очень напоминали хорошо известное улучшение состояния больных ревматоидным артритом во время беременности, быстро сменяющееся обострением процесса в послеродовом периоде. Поскольку во время беременности происходит перестройка гормональной функции многих желез внутренней секреции и особенно надпочечников, Хенч предположил, что все случаи улучшения течения или самоизлечения обусловлены повышенной секрецией гормона надпочечников.
К тому времени ученые уже умели выделять гормоны из желез внутренней секреции, и потому Хенч обратился за помощью к химику Кендэллу, который занижался получением из коры надпочечников гормонального препарата для лечения Адиссоновой болезни. 1948 году ученым удалось выделить химически числи гормон коры надпочечников - кортизон - в количестве, достаточном для экспериментальной и клинической проверки.
21 сентября 1948 года кортизон был впервые применен Хенчем в клинике для лечения больной с тяжелой формой ревматизма. После третьей инъекции больная, которая прежде не могла сделать самостоятельно и одного шага, стала свободно передвигаться.
Столь же успешным оказалось применение кортизона при болезни Адиссона.
Сообщение Хенча об успешном применении кортизона в клинической практике быстро облетело весь мир, и за прошедшее с тех пор время кортикостероиды заняли одно из ведущих мест в терапии очень многих заболеваний.
В настоящее время они применяются в случае таких Длительных и тяжелых заболеваний, как ревматизм, бронхиальная астма, сердечная недостаточность, инфекционный неспецифический полиартрит, нефрит, экзема и многие другие. Без использования кортикостероидов операции по пересадке органов вообще были бы невозможны, так как пока лишь эта группа препаратов может эффективно тормозить отторжение чужеродной ткани.
После первых успешных шагов стероидные гормоны получили широчайшее распространение в клинической практике, и через десять лет после введения в практику их назначали врачи практически всех специальностей для лечения более 100 различных заболеваний.
Итак, медицина получила в свое распоряжение поразительное по эффективности и спектру биологического действия "оружие" для борьбы с большинством болезней неинфекционной природы. Однако у этого "современнейшего оружия" были свои недостатки. Обладая высокой эффективностью, кортикостероиды в первые годы своего применения вызывали в ряде случаев тяжелейшие осложнения (множественные перфоративные язвы желудка, переломы костей, отеки, гипертония, сахарный диабет и др.), приводившие к инвалидизации больных. При этом первичное заболевание часто оказывалось менее тяжелым, чем осложнения. Врачи, назначавшие кортикостероиды, все чаще стали вспоминать старую истину: лекарство не должно быть хуже самок болезни.
Означало ли все это, что следует отказаться от широкого применения кортикостероидов в клинической практике? Отнюдь нет. Во-первых, многие осложнения удавалось предотвратить, строго соблюдая оптимальные схемы лечения. Во-вторых, отказаться от применения этой группы препаратов при ряде заболеваний (экзема, ревматизм и др.) уже не представлялось возможным - они действительно были незаменимыми.
Все это указывало на необходимость создания искусственных кортикостероидных гормонов, обладающие лучшими по сравнению с природными фармакологическими свойствами. Работы в этом направлении были начаты в 1942 году, и через десять лет американском химику-синтетику под руководством Роберта Берне Вудворда (лауреат Нобелевской премии 1965 года), известного работами по установлению строения и осуществлению синтеза хинина, хлорофилла, витамина В12, удалось синтезировать кортизон. Поскольку в химическом отношении кортикостероиды являются одной из наиболее сложных по строению групп природных соединений, синтез кортизона был воспринят как одна из выдающихся побед органической химии.
В дальнейшем были получены такие искусственные кортикостероиды, как преднизолон, триамицинолон и дексаметазон. Противовоспалительная активность этих соединений выше, чем у кортизона (преднизолона - в 5 раз, триамицинолона - в 10 раз, а дексаметазона - в 40 раз), при этом они практически лишены способности задерживать натрий в организме.
Остается добавить, что полный химический синтез кортикостероидов слишком дорог и потому их промышленное производство осуществляется химико-микробиологическим путем.
Осуществление синтеза стероидов продемонстрировало человечеству, сколь высокий уровень знаний был достигнут к тому времени в области химического синтеза. И потому успехи в области создания новых лекарственных средств не ограничились внедрением этих уникальных регуляторов жизнедеятельности человеческого организма. Почти каждая отрасль медицины обогатилась новыми, чрезвычайно эффективными лекарствами.
Например, благодаря успехам химии в психиатрической практике начиная с 50-х годов нашего века произошел подлинный переворот. Внедрение в практику так называемых психофармакологических средств позволило вернуть к труду и нормальной жизни огромное количество тяжелых психических больных, в недалеком прошлом безнадежных узников "сумасшедших домов". Необходимость в средствах для лечения душевных расстройств появилась у человечества очень давно. Многие считают, что эти заболевания типичны только для нашего бурного века с его психоэмоциональными перегрузками. Многочисленные свидетельства античности и более поздних периодов общественного развития свидетельствуют о том, что они преследуют человечество с самого его рождения.
В общей структуре заболеваемости они занимают важное место и являются одной из основных причин нетрудоспособности. Но этот фактор все же не определяет в целом масштаба проблемы для общества, так как бремя материальных затрат в данном случае ничто по сравнению с моральными издержками.
Разум всегда ценился превыше всего, а наказание безумием даже у богов считалось самым суровым. Достаточно вспомнить безумие Аякса Теламонида, насланное на него Афиной, и последовавшее за этим его самоубийство или же миф о фиванском царе Пенфее (Пентее). Овидий в "метаморфозах" (книга III) пишет, что Вакх (бог виноградарства и виноделия), который установил свой культ и мистерии в Малой Азии, затем прибыл в Фивы, чтобы и здесь утвердить свои таинства. Жители Фив, откуда происходила его мать Семела. отказались признать Вакха, а сестры его матери утверждали, что он не божественного происхождения и что Семела лгала, что стала женой Юпитера.
За это Вакх поразил фиванских женщин безумием, заставил их покинуть свои дома и предаться вакхическим оргиям на склонах горы Киферон. Пенфей, пренебрегая предостережением прорицателя Тиресия, стал препятствовать отправлению культа Вакха, запрещая чествовать бога. Но бог виноградарства наслал на него безумие, в приступе которого Пенфей, переодевшись вакханкой, последовал за женщинами, чтобы, спрятавшись, увидеть своими глазами их оргии. Последние обнаружили безумца и, приняв его за дикого зверя, растерзали. Первыми набросились на Пенфея его мать Агава и ее сестры.
В IV книге "Метаморфоз" Овидий, подчеркивая, "сколь безумия мощь велика", рассказал о трагедии фиванского царя Атаманта (Афаманта). У него была жена по имени Ино, родившая ему двух сыновей - Марха и Меликерта. Богиня Юнона, которая без устали преследовала род Кадма, основателя Фив, ибо матерью Кадма была Семела, возлюбленная Юпитера, из ненависти к Атаманту наслала на него безумие, и тот, увидев однажды свою жену, державшую за руки малюток, принял ее за львицу с детенышами. С криком: "Расставляйте сети, ловите зверей!" - побежал он им навстречу, поймал за руку Марха и размозжил его о камень.
В наше время в большинстве стран примерно каждый десятый житель страдает расстройством психической деятельности с потерей трудоспособности или слабоумием, а еще 10% населения страдают так называемыми психическими расстройствами (умственная отсталость, неврозы, расстройства поведения), мешающими нормальной жизни.
Труднее, по заключению ВОЗ, "дать точное количественное определение социальным проблемам инвалидности, обусловленным психическими расстройствами, хотя совершенно очевидно, что с точки зрения неблагоприятных последствий для общества психические расстройства являются одной из важнейших проблем здравоохранения". Именно поэтому ни одна из групп лекарственных средств в истории не имела такой популярности и не была предметом столь горячих споров и противоречиях оценок.
Первый из психофармакологических средств для лечения психических заболеваний аминазин был внедрен в практику лишь в начале 50-х годов. Интересно, что по своему химическому строению он является производным фенотиазина, который благодаря своим противомикробным и противоглистным свойствам был известен задолго до обнаружения психотропных свойств его производных и применялся в медицинской и ветеринарной практике.
О потребностях человечества в препаратах этой группы наглядно свидетельствуют следующие цифры: через 10 лет от начала клинического применения аминазина общее количество больных, лечившихся им, составило примерно 50 миллионов человек.
Исключительные психофармакологические свойства аминазина в кратчайший срок сделали его незаменимым препаратом в медицинской практике, особенно в промышленно развитых капиталистических странах, где в послевоенные годы резко ускорились урбанизация и вовлечение населения в сферы жизни индустриальных центров с их напряженным ритмом. Изматывающий труд, неуверенность в завтрашнем дне способствовали массовому распространению психической депрессии, проявляющейся признаками глубокой разочарованности в жизни, тяжелой апатии, отвращения к какой-либо деятельности и упорной бессонницы, доводящими человека до самоубийства. Однако прежде всего аминазин оказался незаменимым средством в фармакотерапии многих "классических" психозов, при которых он, восстанавливая нарушенное восприятие и мышление, устраняя галлюцинации и бред, снимая состояние безразличия и тревоги, апатии и страха, возвращал больного обществу. Наконец-то психиатрические больницы, в которых исчезли "буйные" отделения, изменили свой пугающий облик.
Михаил Афанасьевич Булгаков, будучи врачом по университетскому образованию, в романе "Мастер и Маргарита" следующим образом описал состояние одного из своих героев - поэта Ивана Николаевича Понырева, пишущего под псевдонимом Бездомный, "впавшего в буйство", - после введения ему психофармакологического средства: "...Тоска начала покидать Ивана тотчас после укола, и теперь поэт лежал спокойно и глядел на радугу, раскинувшуюся по небу.
Так продолжалось до вечера, и он даже не заметил, как радуга растаяла и как загрустило и полиняло небо как почернел бор.
Напившись горячего молока, Иван опять прилег и сам подивился тому, как изменились его мысли. Как-то смягчился в памяти проклятый бесовский кот, не пугала более отрезанная голова, и, покинув мысль о ней, стал размышлять Иван о том, что, по сути дела, в клинике очень неплохо, что Стравинский умница и знаменитость и что иметь с ним дело чрезвычайно приятно. Вечерний воздух к тому же и сладостен и свеж после грозы".
Возвращаясь к периоду внедрения аминазина в клиническую практику, необходимо добавить, что впервые за многие века фармакотерапия психических заболеваний была поставлена на твердое основание. Канули в Лету методы кратковременного успокоения больных посредством "оглушения" их огромными дозами снотворных, наркотиков и бромидов.
Вскоре после "рождения" аминазина число его производных быстро увеличилось, и через 20 лет их количество достигало нескольких сотен. Это обилие производных аминазина объясняется модифицирующим влиянием, которое оказывают на их психофармакологическую характеристику заместители, природа которых сообщает вновь созданному препарату или преимущественно антипсихическое действие, или преимуществен но успокаивающее.
Так или иначе внедрение в практику аминазина и его производных позволило резко повысить эффективность психиатрической помощи.
Ю. Н. Шпаков в книге "От сальварсана до циклических нуклеотидов" (1978) так оценивает этот период медицины: "Внедрение фенотиазиновых препаратов - первых истинных антипсихотических средств (нейролептиков) - внесло революционизирующий элемент в фармакотерапию психозов и в огромной степени способствовало рождению новых идей в психиатрии, а также прогрессу в методах диагностики хронических психозов и разработке новых психофармакологических веществ. Фенотиазиновым производным обязана и новая быстроразвивающаяся область фармакологии - психофармакология".
В дальнейшем большинство современных психофармакологических средств было открыто благодаря тесному контакту химиков, фармакологов и психиатров. Последние были обычно первыми, кто описывал терапевтическое действие определенного вещества. Фармакологи, систематизируя наблюдения клиницистов, задавали химикам определенную программу по синтезу веществ с заданными свойствами. Таким образом, результаты клинических наблюдений определяли пути создания новых препаратов психотропного действия, терапевтический эффект которых иногда превосходил эффект лекарства-прототипа.
Сейчас мы имеем множество психофармакологических лекарственных средств более совершенных, чем их "прародитель" аминазин, но темпы и результативность исследований в этой области заставляют предполагать, что все достигнутое послужит лишь своеобразным трамплином для более блестящих побед.
Оставим поэтому открытой данную страницу истории фармакологии до недалекого будущего.
Сейчас же ясно, что предсказание Пьера Эжена Марселена Бертло (1827-1907), известного французского химика, синтезировавшего многие органические соединения, и автора книги "В 2000 году" о том, что "наступит день, когда химия произведет в мире коренной переворот", сбылось.
Об этом же говорят успехи, достигнутые в области создания современных противоопухолевых средств.
В большинстве развитых стран мира рак является одной из ведущих причин смертности, уступая пальму первенства сердечно-сосудистым заболеваниям. Для больных же он остается пока самым страшным заболеванием. Подобная оценка объясняется восприятием болезни как какой-то фатальной катастрофы. Человека охватывает ужас не только когда у него обнаружен рак, но даже тогда, когда его наличие лишь подозревают. Именно поэтому он остается в сознании людей "болезнью № 1" до того времени, когда мы научимся излечивать самые запущенные (по современным меркам) случаи.
Может современная профилактика недостаточна активна? Вряд ли. Профилактические противораковые мероприятия, осуществляемые по тщательно разработанным комплексным программам, принесли свой успех. Но они не могут дать больше того, на что они рассчитаны, так как (мы писали об этом выше) эффективность профилактики любого заболевания определяется главным образом тем, насколько конкретно установлена его природа.
Современный уровень медицинских знаний позволяет в 25% случаев предупредить развитие рака.
Одна из форм рака, для которой причина установлена достаточно определенно и потому профилактические мероприятия принесли желаемый успех, - это рак легкого. Курение в данном случае не только является причиной рака легких, но и сопутствует раку гортани, пищевода и мочевого пузыря.
Авторы доклада "Борьба с эпидемией курения", подготовленного Комитетом экспертов ВОЗ по борьбе с курением, оставляют надежду нашим читателям-курильщикам, сообщая, что при прекращении курения относительный риск развития рака легких постепенно снижается, и через 10 лет после этого он становится почти таким же низким, как и у лиц, никогда не куривших.
Так что остается только воспользоваться этой благоприятной возможностью и чем скорее - тем лучше.
Хорошо известно, что нелеченный рак приводит к смерти через определенное время; продолжительность того периода в большей мере определяется сопротивляемостью организма. Во избежание этого больные раком должны подвергаться лечению как можно раньше
Чем же для этого располагает медицина на сегодняшний день? С недавнего времени онкологи для этих целей стали применять сочетание хирургии, радиотерапии химиотерапии и иммунотерапии.
Изучаются также методы, коренным образом отличающиеся от предыдущих; они предназначены для превращения раковых клеток в нормальные.
Из всех методов лечения в большинстве стран наибольшие усилия прикладываются к созданию новых эффективных химиотерапевтических средств. Эти препараты тщательно исследуются на лабораторных животных с экспериментальными моделями опухолей. При этом ведется поиск не только новых препаратов и их комбинаций, но и оптимальных методов их применения.
Именно такой рациональный подход к химиотерапии рака позволил установить, что противоопухолевые препараты воздействуют не только на злокачественные, но и на нормальные клетки. Позже стало ясно, что различные препараты этой группы активны лишь в определенную фазу клеточного деления: многие из них влияют только на одну фазу и, следовательно, повреждают лишь клетки, находящиеся в этой фазе (т. е. в течение очень короткого времени), иначе говоря, убивают малую часть опухолевых клеток. После установления препаратов, действующих в конкретную фазу цикла деления клеток, стала возможной комбинированная терапия, принесшая определенные успехи в лечение рака.
Известный французский ученый, директор Института онкологии и иммуногенетики Жорж Матэ, первым осуществивший успешную пересадку костного мозга и разработавший метод иммунотерапии рака, в 1977 году в книге "Досье рака" (М., Мир, 1983) так писал о достижениях и перспективах лечения рака: "...Сегодня трудно в нескольких словах судить о результатах химиотерапии, поскольку этот способ лечения находится на подъеме. После многих разочарований, сопровождавших исследования на протяжении двух десятков лет, и поисков он в настоящее время внушает большие надежды.
....В клинике можно применять только те комбинации, которые дали положительные результаты после очень тщательных опытов на животных. И даже тогда следует очень осторожно переносить данные в клинику. Человек - не мышь.
При однократном применении определенной дозы процент разрушения популяции клеток постоянен независимо от исходного числа клеток. На практике получается, что если курс лечения разрушает 99% из 100 млрд. клеток (100 г), то останется 1 млрд. (1 г), что кажется значительным успехом. Но из 100 млн. клеток останется 1 млн.! При повторении курса химиотерапии разрушается в лучшем случае один и тот же процент опухолевых элементов, кстати, эффективность лечения при его повторении имеет тенденцию уменьшаться. Это значит, что абсолютное число разрушенных клеток опухоли значительно уменьшается при уменьшении опухоли. Самое неприятное, что химиотерапия не в состоянии уничтожить "последнюю" клетку.
Теперь, очевидно, понятны иллюзии, которые питали врачи, длительное время следившие за процессом рецидива опухоли: они выражали его в процентах по арифметической шкале, тогда как на самом деле процесс идет по закону кинетики первого порядка, т. е. по логарифмической шкале. Оптимистическая или пессимистическая оценка полной или неполной ремиссии зависит от способа выражения результатов: если исходить из арифметической шкалы, создается впечатление, что опухоль в основном разрушена и достаточно незначительных усилий, чтобы праздновать окончательную победу! Если же придерживаться логарифмической шкалы, то оказывается, что при проведенном лечении порядок понизился лишь на три логарифма (из 12).
...Вывод об ограниченности возможностей химиотерапии, связанной с кинетикой клеточных популяций, не единственный камень преткновения на пути этого вида лечения; другим является устойчивость.
...Химиотерапия не должна более быть тем, чем она была слишком долго - терапией "искусства", проводимой без научного обоснования и использующей комбинации препаратов, не базирующиеся на знании взаимодействия лекарств. Второй вывод касается логистики лечения: онкологи - терапевты, хирурги, специалисты по лучевой терапии и просто лечащие врачи - должны рассматривать химиотерапию как составную часть противоопухолевого арсенала, оружие, которое не может делать то, что делают хирурги и лучевая терапия, но в то же время сделать то, чего они не могут. Не следует предъявлять к ней невыполнимых требований, важно получить от нее все, что она может дать. По нашему мнению, химиотерапию с ее возможностями необходимо внедрять в стратегию лечения злокачественных опухолей наряду и совместно с хирургией, лучевой и иммунотерапией".
Автор основных схем химиотерапии злокачественных заболеваний прав, когда подчеркивает необходимость комплексного подхода к лечению этих болезней. Остается добавить, что внимание врачей и исследователей при этом должно концентрироваться не на опухоли, а на больном, поскольку в будущем активная роль в полной ликвидации раковых клеток будет отводиться его организму. Игнорирование "интересов организма" приводит к снижению эффективности противоопухолевого лечения во столько раз, во сколько опухоль меньше этого организма.
В заключение приведем слова академика АМН СССР Н Т. Березова, автора предисловия книги французского ученого:
"...Население, в том числе немало врачей, до сих пор к диагнозу "рак" относится как к смертному приговору... Даже сегодня мало кто верит, что рак может быть полностью излечен. И не потому, что излечившихся больных нет. В доказательство сказанного сошлемся на слова академика Н. Н. Блохина, директора Всесоюзного онкологического научного центра АМН СССР. В докладе на сессии общего собрания АМН СССР (июнь 1982 г.) он сказал о том, что из зарегистрированных в СССР примерно 2 млн. больных злокачественными опухолями в настоящее время около 700 тыс. лечилось от рака 10 и более лет назад. Из соображений гуманности советские медики обычно не говорят онкологическому больному о характере его болезни, поэтому окружающие часто и не подозревают об успешности лечения. Вместе с тем следует указать на наметившийся разрыв между достижениями биологии и медицины в области онкологии и широкой информацией общественности".
Именно поэтому мы намеренно не перечисляли названия препаратов и схем лечения, ограничившись обсуждением всей проблемы в целом.
Мы заканчиваем эту главу - главу о достижениях фармакологии наших дней.
Читатель убедился, что и в наши дни вокруг лекарств рождаются мифы и легенды, а на смену некогда новым препаратам приходят еще более новые и более эффективные. И так без конца. С каждой вновь открытой закономерностью наука убыстряет свой бег. Это означает, что шансы на замечательные открытия с каждым днем возрастают. Означает ли это, что в скором времени союз химика, фармаколога и врача подарит человечеству долгожданную "панацею"?
Ответ на это, уважаемый читатель, в следующей главе.
|
ПОИСК:
|
При копировании материалов проекта обязательно ставить активную ссылку на страницу источник:
http://pharmacologylib.ru/ 'Библиотека по фармакологии'