17

Ремесло можно изобрести. Нет, я не хочу сказать, что можно его импровизировать. Конечно нет! Врач, взявшийся лечить больных, не имея специального образования, то есть не будучи знаком с медицинской традицией, считался бы шарлатаном.

Когда я говорю "ремесло можно изобрести", то имею в виду, что по-настоящему заниматься ремеслом начинают лишь с того момента, когда, узнав все его аспекты, извлекая уроки из предыдущего опыта, находят ему новое применение, расширяют перспективу и некоторым образом продлевают его в будущем. Из ничего - ничего и не рождается. Истинное творчество, впитывая предшествующий опыт, вдруг открывает новые грани изучаемого явления, внося свой, новаторский элемент. Бокюз в кулинарии и Диор в моделировании одежды поступили именно так. Я чаще нахожу в себе общее с великими поварами и модельерами, чем с людьми моей отрасли, работающими по старинке, нетворчески.

Я вполне сознаю, что выполнил бы свою миссию лишь частично, если бы мои путешествия предпринимались только для строительства заводов и лабораторий в разных странах. В таком случае я остался бы, как говорится, "динамичным промышленником". Но душа моей специальности заключена в традиции, окружавшей меня с самого детства. Чтобы лучше это понять, надо изменить точку зрения на перспективу. Технологические средства, какими бы совершенными они ни были, не могут служить самоцелью, вопреки мнению некоторых узкомыслящих людей. Они являются лишь средством более всеобъемлющей политики, превратившей меня в наблюдателя, выжидающего появления в мире нового вируса или новых эпидемий, чтобы предупредить и ограничить, насколько это возможно, их распространение. Мир за эти годы изменился, у него мало общего с тем миром, который был знаком Пастеру. Сегодня, с увеличением числа путешествий (одному богу известно, приветствую ли я это явление), болезни распространяются не со скоростью караванов, а со скоростью "Каравелл".

Я должен проводить эту политику не только в медицине (что само собой разумеется), но и в ветеринарии, поскольку межгосударственные коммерческие связи способствуют, между прочим, и распространению болезней животных. Идет ли речь о чуме свиней, бруцеллезе, бешенстве, ящуре или же о туберкулезе, коклюше, полиомиелите или гриппе, мы служим в конечном итоге одному и тому же делу независимо от того, кого поражают болезни - людей или животных. Мое дело - выполнение миссии общественной службы, иными словами, я должен предоставить имеющиеся в моем распоряжении средства делу оздоровления планеты. Чем более быстродействующими и эффективными будут эти средства, тем ближе я подойду к заветной цели.

Итак, во время моих путешествий в конце 50-х - начале 60-х годов по Латинской Америке я узнал, что наряду с ящуром там свирепствует другая болезнь - бешенство. Оно передается летучими мышами (у нас обычно лисами) и, вопреки тому, что общеизвестно, может поражать всех теплокровных, т. е. не только собак, кошек, лис, людей, но и быков, свиней, овец и т. д. Впрочем, в Латинской Америке от бешенства чаще страдает крупный рогатый скот. Эта болезнь существует также в Восточной Европе и, если не бороться с нею, может распространяться.

Вернувшись в институт, я рассказал об этом моим сотрудникам, но увидел недоверчивые улыбки. "Бешенство? Ну, не надо же быть больше пастеровцем, чем сам Пастер", - читалось на их лицах.

Такая реакция, однако, не могла поколебать мою убежденность. Надо срочно создать "генеральные штаты" по бешенству, установить места распространения болезни и найти средства борьбы с ней. Вакцина Пастера далека от совершенства: она часто вызывает аллергические реакции, непереносимость. Если мы хотим быть готовыми к борьбе с болезнью, следует сразу же браться за работу, тем более что уже можно начинать действовать в пораженных бешенством странах.

После первого съезда по биологической стандартизации в 1955 году я провел еще целый ряд международных встреч (в 1961 году по вопросу производства и контроля вакцины Сэбина; в 1962 году по ветеринарной вирусологии - чума свиней, ящур и противооспенная вакцинация; в 1964 году по профилактике кори и краснухи), не считая многочисленных симпозиумов, в которых принимал участие, - в Риме, Брюсселе, Иерусалиме, Лондоне, Берне, Лиссабоне, Праге. Все эти встречи освещены в публикациях нашего института. До последнего времени многие из них происходили в большом зале, специально построенном в Марси. Зарубежные гости могли одновременно ознакомиться с работой нашей биофабрики и убедиться в ее серьезности.

Но для нового симпозиума по бешенству мне захотелось поменять обстановку. Поскольку усадьба Ле-Пансьер была еще недостаточно оборудована, я обратился с просьбой к владельцам аббатства Талуар, находящегося в нескольких километрах от Ле-Пансьер. К нашей большой радости они согласились предоставить помещение.

Место прелестное. Реставрированное со знанием дела аббатство помимо всего прочего располагало гигантскими сводчатыми залами для собраний, а в окрестностях озера Аннеси хорошо совершать прогулки между заседаниями. Что может быть лучше, чем объединить приятное с полезным? Гости явно были тронуты нашей заботой. Годы спустя многие из них с волнением вспоминали о пребывании в Талуаре и об экскурсиях вдоль озера.

На этот раз участников было еще больше, чем на предыдущих конгрессах. Чтобы не перечислять всех поименно, достаточно привести внушительный список стран, откуда они прибыли: Алжир, ФРГ, ГДР, Аргентина, Бельгия, Бразилия, Камерун, Канада, Чили, Конго, Дания, Египет, Великобритания, Индия, Иран, Израиль, Италия, Япония, Нидерланды, Филиппины, Румыния, Швеция, Республика Чад, Чехословакия, Турция, СССР, США, Венесуэла, Югославия, Южно-Африканская Республика. Присутствовали, кроме того, представители крупных международных организаций (ВОЗ, ФАО).

Выводы первого международного совещания по бешенству поучительны. Установлено, что со времен Пастера в этом направлении мы не продвинулись ни на шаг. Вакцины все еще получают с применением животных тканей. Вирус вводится в мозг мышей, коз, птиц, и вакцина изготовляется из массы нервных тканей. И тут опыт, приобретенный в работе с клеточной культурой при изготовлении вакцин против ящура и полиомиелита, указал нам верный путь. Тотчас были образованы группы исследователей и решено, что я буду тесно сотрудничать с группой Копровски из Филадельфии.

Вскоре мы выпустили первую в мире вакцину против бешенства, полученную на культуре клеток, и после длительных опытов на животных начали применять ее для защиты людей. Сегодня, почти через сто лет после открытия Пастера, вакцина против бешенства остается одним из замечательных достижений нашей группы. Ведь и сейчас от этой болезни в мире ежечасно погибает один человек.

С течением времени меня все больше поражает такой парадокс: мы постоянно добиваемся огромного прогресса, но в определенном смысле все время как бы возвращаемся к исходной точке.

Если успехи в области техники разрешают нам все быстрее принимать меры, опасность распространения инфекций в мировом масштабе остается почти такой же, как и во времена Пастера, поскольку болезни, благодаря путешествиям, циркулируют с большой скоростью, и повсюду, как и раньше, существует угроза эпидемических вспышек. Разница заключается лишь в том, что теперь нельзя мыслить в масштабе одной страны. Сегодня следует больше, чем когда-либо, широко смотреть на вещи, видеть мир в его целостности и, исходя из этого, намечать систему действий. В первую очередь требуются слаженность и систематичность, то есть должны быть составлены эффективные календари прививок с помощью международных организаций.

Это длительная работа, влекущая за собой контакты с заинтересованными официальными лицами, организацию с их помощью прививочных кампаний, исходя из специфики каждой страны. Понятно, что в джунглях нельзя прививать так же, как в европейских селах.

Для живущих в условиях джунглей надо создавать более простые вакцины, требующие наименьшего числа ревакцинаций. Необходимо старательно объяснять местному населению цель проводимых мероприятий. Следует правильно подбирать сами вакцины, так как некоторые из них, активные в умеренном климате, дают плохие результаты в тропиках.

Таким образом, великие идеи, во имя которых я борюсь, постоянно оказываются зависящими от самых мелких деталей. Я люблю придумывать новые решения, например, ступенчатые шприцы разового пользования для ассоциированных вакцин, туберкулиновые "кольца" и "марки" (благодаря своей простоте они пользуются большим успехом, несмотря на ироническое замечание Дебре о том, что кольца надо носить па пальцах, а марки клеить на конверты), безыгольные инжекторы для массовых прививок.

Между тем не зависящее от моей воли событие потрясло институт и поставило под вопрос его и мою дальнейшую деятельность.

Хочу повторить, что я по натуре доверчив. Цель моей жизни заключается в осуществлении намеченных проектов, и я не разделяю удовольствия некоторых собирать кулуарные слухи или разжигать интриги. Следовательно, если я кому-то поручаю дело, а этот человек согласен его выполнить, я оказываю ему полное доверие и вопрос становится решенным.

В 1955 году в связи с расширением деятельности Института Мерье в области медицины, согласно новому законодательству, я был вынужден принять на работу управляющего-фармацевта. Как человек он был мне не очень симпатичен, но производил впечатление компетентного специалиста. Я ему абсолютно доверился, несмотря на то, что некоторые сотрудники не раз намекали, что он не вполне этого достоин. Однако в любом учреждении можно столкнуться с завистниками, стремящимися опорочить честных людей. Я принципиально никогда не прислушиваюсь к таким разговорам, по сути, они меня не интересуют.

Однако в 1965 году финансирующие институт банкиры указали на некоторые несоответствия в счетах и попросили обратить на это внимание. На сей раз на слухи было непохоже и я вызвал управляющего. Он защищался как мог и наполовину убедил меня. Но в последующие месяцы я стал проверять его, пока не убедился, что он действительно присвоил крупные суммы.

Легко себе представить, что такое открытие привело меня в шоковое состояние. Во-первых, очень больно, когда твое доверие обмануто, а во-вторых, эта растрата (составлявшая 20% акций нашего общества) на время поставила меня в трудное положение. Говорю "на время", так как, будучи разоблаченным и опасаясь судебного преследования и огласки, управляющий вернул то, что мне принадлежало.

И все же это дело потрясло меня. Оно заставило меня ускорить задуманное ранее изменение структуры института. С некоторых пор я мечтал о том, чтобы его акции котировались на бирже. Поскольку мы входили в число первых трехсот предприятий Франции, слияние с Институтом Пастера, с фирмами Руссель и Рон-Пуленк позволило бы объединить основные предприятия нашей страны в области химии, фармацевтики и биологии. Однако этот проект до той поры не осуществился по причинам, о которых долго говорить. Руссель в конце концов объединился с одной немецкой фирмой, а Институт Пастера еще не был готов к слиянию с нами. Единственным возможным партнером оставался Рон-Пуленк. Таким образом, не все мои мечты реализовывались как было задумано.

Избавившись от своего управляющего, я как бы вернулся к исходной точке, правда с большим опытом. Пригласить нового управляющего? Но это место уже может занять мой сын Ален. Почему бы не попытаться (в который раз!) превратить несчастье в удачу? Использовать случай, чтобы быстрее вывести институт на мировую арену! Объединившись с Рон-Пуленк, одним из старейших предприятий лионского округа, я мог бы способствовать нашему присутствию во всем мире, еще больше утверждая лионскую марку! Данное решение кажется мне оптимальным и Рон-Пуленк приобретает 51% акций Института Мерье.

Поскольку одно изменение влечет за собой другое, мне кажется, что наступило время обдумать мое собственное положение: мне шестьдесят лет, Алену - двадцать девять, на год меньше, чем было мне, когда я получил институт в наследство. Не знаю, что ждет меня в будущем, но кажется разумным уже на данном этапе обеспечить преемственность, тем более что взять на себя руководство таким делом не просто. Чем раньше сын займет этот пост, тем скорее он сумеет обойтись без меня.

Тем не менее я не думаю оставлять работу. Передать руководство - несомненно верный шаг для обеспечения будущего института. Но я не собираюсь выйти в отставку. С таким же успехом можно попросить меня умереть.

Моя работа - моя жизнь. И пока я буду здоров и в здравом уме, я буду ею заниматься.

Помните, какое наследство я получил в 1937 году? Вот несколько цифр, показывающих, каким стал Институт Мерье тридцать лет спустя. Личный состав института в Марси-л'Этуаль - свыше 700 человек (больше половины приезжает на работу из Лиона на транспорте института). Здания биофабрики занимают площадь в 17500 м² из общей площади в 29000 м² (наличие разных зданий обусловлено необходимостью изолировать некоторые лаборатории и разместить животных). Пятнадцать различных каналов подводят жидкости и энергию, необходимые для функционирования предприятия. Расход электроэнергии за 1965 год достиг 4 млн кВт·ч. Автономные котлы ТЭЦ общей мощностью в 20000 кг пара в час израсходовали в 1965 году 2200 тонн жидкого топлива и т. д.

Не хочу злоупотреблять скучными цифрами, поскольку и этих данных достаточно, чтобы оценить эволюцию института.

Наряду с Институтом Мерье в Лионе работает ФИЯ. Первый в мире производитель вакцины против ящура, он также первым в мире стал осуществлять промышленное культивирование вируса. Произведя в 1965 году только для нужд Франции 20 миллионов доз вакцины, ФИЯ получает для этого из 20 европейских боен 400000 бычьих языков, что означает 12 тонн живой ткани, необходимой для приготовления 400000 литров среды.

Наконец, кровь. Чтобы перерабатывать плаценту и производить гамма-глобулин, мы были связаны более чем с тысячью роддомов в мире (главным образом в странах общего рынка и в странах Восточной Европы) настоящим конвейером холода, который обеспечивал доставку плаценты в хорошем состоянии на заводы в Марси-л'Этуаль. В холодильных камерах (при -5°С) двадцать пять центрифуг ежемесячно фракционируют при помощи спирта 60 тонн плацентарной крови, что дает возможность производить 2 миллиона ампул гамма-глобулина в год (это позволяет ежегодно экономить почти миллион флаконов крови, столь нужной для других целей). Для производства гамма-глобулина необходимо 50000 литров спирта в месяц.

Следует добавить, что при Институте Мерье и при ФИЯ пришлось создать экспериментальный центр по выращиванию лабораторных животных. Расширение производства потребовало более широкого их использования. Ежегодно лабораториям для исследовательской работы и изготовления вакцин и сывороток требуется 3000 голов крупного рогатого скота, 1800 обезьян. 200000 крыс и мышей, 50000 морских свинок, 10000 кроликов, 7000 хорьков, 6000 цыплят и 250000 яиц, 800 карликовых свиней и 1200 кур и цыплят.

Наконец, последние цифры, отражающие профиль института: вакцина против полиомиелита и другие детские вакцины составляют 35% продажи данной группы, гамма-глобулины и терапевтические сыворотки (столбняк, коклюш и т. д.) - 33%, вакцина против ящура и другие ветеринарные вакцины - 19%. Что касается ежегодных капиталовложений в исследовательскую деятельность, то они выросли с миллиона до трех миллионов франков за 1961-1964 годы, а в 1965 году достигли шести миллионов, потому что исследование, вернее открытие, оставалось движущей силой моей деятельности.

Лучшим доказательством того, что я не только не перестал интересоваться делами, по и собираюсь продолжать свою деятельность, служит создание Фонда Марселя Мерье, ставшее возможным благодаря продаже 51% наших акций фирме Рон-Пуленк. Ален руководил институтом, а я получил возможность посвятить свое время столь милым моему сердцу большим проектам. С помощью старых и новых международных контактов и обменов я хотел бы обеспечить округу Рон-Альпы достойное место в области профилактической медицины.

В промышленном плане надо лишь следовать по намеченному пути (Ален окажется вполне компетентным руководителем. При нем институт обретет ту мощь, которая проявится во время бразильской истории 1974 года).

Одновременно я мечтаю о международном университете профилактической медицины, где преподавались бы такие новые предметы, как эпидемиология, вакцинология и организация больничного дела. Мне хотелось бы превратить наш округ в маленькую "Данию профилактической медицины". Возможности для этого есть. Сегодня, когда свидетельство об изобретении является законом, это единственный способ утвердить нашу независимость в данной области.

Со времен Пастера или даже с начала моей деятельности подходы к подобным делам изменились: когда Сэбин попросил меня изготовлять его вакцину, мы не делали из этого секрета. В то время в науке действовал закон солидарности, порожденной традициями. А сегодня (хотя я всегда боролся против этого движения) наука в некотором отношении стала "националистической", воинственной: каждый защищает свои открытия, малейшее достижение закрепляется патентом, парализующим деятельность других. Что мы будем делать для лечения сограждан, заболевших СПИДом, если будем зависеть от патента?

Поскольку я всегда ратовал за медицину без границ, такое мировоззрение мне совсем не нравится, но с ним приходится считаться. Если мне не дано изменить международное законодательство, я должен повсюду стать первым. Раз уж существуют патенты, они будут у нас.

Но не только политика патентов нарушает традиции, в которых я воспитан и в духе которых всегда работал. Имеет место и то, что я называю "дух маркетинга". Под маской маркетинга скрывается иногда самый низменный меркантилизм.

Достаточно одного примера. В 1960 году в баре отеля Хилтон в Тунисе я встретил врача-генерала Ляпессони, который оставил армию, чтобы занять должность эксперта ВОЗ. Очень скоро у нас завязалась беседа.

- Знаете ли вы, что в Сахеле ужасные эпидемии менингита? - спросил он.

Легко себе представить, какое впечатление произвела на меня такая новость. Ведь тридцать лет назад эта болезнь унесла жизнь моего брата, и вот она все еще свирепствует.

- К счастью, сегодня имеются сульфониламиды, которые прекрасно действуют, - продолжал он. - Но если микробы станут к ним устойчивыми, произойдет катастрофа. Вы должны изготовить нам вакцину.

Поскольку я постоянно и упорно стремился сблизиться с Институтом Пастера, я посетил его, вернувшись во Францию.

- По-моему, нам следует объединить усилия и возможности, чтобы создать эту вакцину, - заявил я. Ответ меня озадачил (но подтвердил ранее высказанное мнение Ляпессони).

- Это нерентабельно.

- Что значит нерентабельно?

Мне кажется, что идет разговор глухих. Я толкую о том, как спасти здоровье тысяч людей, которым угрожает болезнь, а в ответ мне говорят о положении на рынке.

Никто не хочет следовать за мной? Значит надо идти самому. Я поеду к моим американским коллегам, работающим над созданием вакцины против менингита типа "С", обычно встречающегося в Америке. А менингит, о котором мне говорил Ляпессони, типа "А", характерного для Африки. Требовалось адаптировать американскую вакцину к типу "А", что и было сделано. В 1973 году наша вакцина была признана ВОЗ. Таким образом, когда в 1974 году вспыхнула эпидемия африканского менингита в Бразилии, мы оказались единственными, кто мог предложить эффективную и безопасную вакцину и иметь возможность производить ее в нужном количестве.

Прежде чем рассказывать об этой истории, способствовавшей признанию нашей тридцатилетней промышленной деятельности, хотелось бы вернуться к тематике исследований. Для многих проблемы биологии и вирусологии непостижимы. Они действительно сложны, требуют научных знаний, отсутствующих у большинства, но все же объяснить направление наших работ можно.

Я уже неоднократно подчеркивал, что наша деятельность состоит не только в конструировании новых вакцин (так, сегодня ищут вакцину, которая предохранит нас от СПИДа), но и в улучшении качества уже известных препаратов. Чтобы понять, в чем заключается совершенствование вакцины, надо знать действие первых образцов, их недостатки и определиться, каким образом мы собираемся их устранить.

В науке любое чужеродное вещество (например вирус или микроб), внедряющееся в организм, называется антигеном. Оно вызывает в организме реакцию, во время которой начинают вырабатываться антитела, способные его уничтожить. Но вирус или микроб - это сложный маленький организм, состоящий из множества антигенов. Чтобы доказать это, надо убедиться в том, что в крови можно обнаружить целый букет антител, каждое из которых соответствует определенному антигену из антигенной мозаики микроба.

Известно, что болезнь индуцирует лишь маленькая часть микроба (эпитоп). Цель исследования состоит в том, чтобы специфические антитела, порожденные вакциной, соответствовали главному эпитопу, возбуждающему болезнь (все остальные антитела, по сути, не играют здесь роли). Можно получать антитела "ин витро", а главное (пока до этого еще далеко), найти для каждого микроба его патогенный эпитоп.

Огромное значение этих исследований в том, что организм получает лишь ту частицу, которая помогает ему приобрести необходимый иммунитет, не заставляя создавать множество других бесполезных антител (которые могут порождать лишь аллергические реакции).

Ну, а дальше ученые, занимающиеся генной инженерией, решили не только выделить эпитоп, но и уточнить его химическую формулу, что дало бы возможность его синтезировать. В ожидании синтетических вакцин молекулярная биология достигла успехов в паразитарной иммунологии. Пример - малярия. Но результаты пока еще не убедительны, так как вакцина, изготовленная против малярии, порождает антитела не у всех привитых. Однако бесспорно, что за этими вакцинами^* будущее.

^* (Имеются в виду вакцины против паразитарных заболеваний. - Примеч. пер.)

Теперь понятно несовершенство сывороток и вакцин животного происхождения. Организм систематически реагирует на любое чужеродное вещество, и чем сложнее вещество, ему прививаемое, тем сложнее и разнообразнее реакция. Отсюда непереносимость или аллергия, еще довольно часто встречающиеся при применении препаратов.

Вначале мы перешли от животной сыворотки к человеческой, обладающей специфическими гамма-глобулинами. Мы доказали, что человеческая сыворотка переносится лучше животной. Это стало известно после войны, когда мы начали изготовлять сыворотку против коклюша с помощью доноров. С 1962 года мы производим специфический гамма-глобулин против столбняка (противостолбнячная сыворотка из лошадиной крови вызывает много осложнений).

В нашем деле меня всегда поражает и захватывает то, что, несмотря на успешные исследования, каждый раз приходится возвращаться назад. Скажем, сегодня, при производстве некоторых так называемых рекомбинантных вакцин, считающихся самыми прогрессивными, мы отталкиваемся от вакцины Дженнера, открытой в конце XVIII века. Так постоянно подтверждается мой девиз, что традиция - основа новшеств.

Вернемся, однако, к 1967 году. Мне шестьдесят лет, это возраст, когда разумно подумать об отдыхе, об отставке. По крайней мере, так считают нормальные люди. Но, как видно, я не принадлежу к их числу, потому что мысль об отдыхе не только не привлекает, но раздражает: если я здоров, почему я должен прекратить свою деятельность? Мне еще столько предстоит сделать!

Это нелегкое время. Симона уже поражена той болезнью, которая унесет ее жизнь. Я пытаюсь ей помочь, как могу, но мне кажется, что она не борется, что ей больше не хочется жить. Не упрекая меня ни в чем, она уединяется, как будто ей хочется создать вокруг себя пустоту. Сердилась ли она па меня за то, что я по-прежнему вкладывал всю свою энергию в дело? Иногда я думаю, что если бы она объединила свою энергию с моей, свою веру с моей, она была бы еще жива. Но она опустила руки. Эта потеря еще до ее кончины - 13 февраля 1973 года - была для меня глубоким испытанием. Как можно смириться с тем, что "беседа, которая никогда не кончается", чем должен быть брак, вдруг прерывается? К счастью, на работе нашлись люди, понимавшие мою растерянность, поддержавшие меня. Благодаря им, а также страстной любви к делу, я смог продолжить путь.