13

Уже в то время я стал увлекаться киносъемками и фотографией, снимал короткометражные фильмы, не претендующие на революцию в кинематографии. Скорее всего меня очаровывает образ, мне хочется выразить степень проникновения в него, для меня он реален и прекрасно отвечает моему способу мыслить. Я думаю - значит я вижу. Образы могут следовать один за другим так же быстро, как и мысли. Нет нужды в длинных речах. Все появляется на экране, немедленно и достоверно.

В возможностях кино мне виделся наилучший способ выражения мыслей, способ подать и заставить разделить то, что некоторые называют (уничижительно?) моими мечтаниями. Однако я продолжаю считать, что это не мечты, а вполне осуществимые идеи. Разве в 1945 году вакцинация всех коров Франции не считалась утопией? Почему же должна считаться утопией вакцинация всех детей мира?

Теперь я езжу с кинокамерой постоянно, этот третий - божественный - глаз позволяет показать другим то, что увидел я. Я все чаще убеждаюсь в том, что вещи, кажущиеся мне явными, не воспринимаются так другими, и во мне болезненно отдается это непонимание. И не только потому, что оно препятствует осуществлению моих проектов, по и потому, что совсем не приятно быть в одиночку захваченным той или иной идеей, быть единственным человеком, убежденным в необходимости ее осуществления, не говоря уже о том, что для благополучного завершения моих начинаний мне нужны люди, разделяющие эти идеи. Мне необходимы общность, соучастие, являющиеся составной частью любви и дружбы. Даже если я стараюсь не показать свои чувства, я, по сути, остался ребенком, и ничто меня так не радует, как встреча с человеком, разделяющим мои мечты.

Таким образом, документальный фильм стал для меня способом информирования окружающих, всех, кто пожелает - сотрудников, компаньонов, посетителей и т. д. Сегодня, посещая заводы в Марси-л'Этуаль, можно в каждом здании просмотреть фильм, объясняющий, что и как там происходит. Вместо того, чтобы рассматривать машины и задавать множество вопросов с целью понять их назначение и действие в процессе производства, можно за несколько минут получить анатомическую и синтетическую картину последовательных операций.

Один из моих последних фильмов называется "Вирус без границ". Он показывает эпопею от пробирок к тысячелитровым емкостям, от индивидуальной вакцинации до вакцинопрофилактики миллионов людей. Музыкальным сопровождением фильма стало "Болеро" Равеля, потому что моя жизнь, вся моя шестидесятилетняя деятельность, похожи на это болеро.

Тема, великая в своей простоте, сначала только намечена, затем непрерывно возвращается, звучит все громче, в медленном и постоянном крещендо; сначала как бы издали слышны лишь несколько инструментов, понемногу звуки приближаются, включаются другие инструменты, мелодия постепенно расширяется, и музыка владеет вами вплоть до финального взрыва, когда звучат все инструменты оркестра. Моя жизнь подобна этому музыкальному произведению - с двадцатилетнего возраста я неутомимо повторял одно и то же, защищал одни и те же идеи, преследовал одни и те же цели, применяя все более значительные средства и все шире раздвигая границы, я, по сути, ничем другим не занимался.

Возможно, я исполнил лишь треть моего "болеро", когда, получив отказ у местных властей, не пожелавших узаконить профилактику животных, принял, наконец, решение предложить животноводам контракты на вакцинацию. В то время мне уже исполнилось сорок лет, дети выросли, я стал, как говорится, состоятельным человеком. Несмотря на это, мне кажется, что я совсем не изменился, приобретенный профессиональный опыт не повлиял на ребенка, игравшего некогда саблей и мечтавшего о воображаемых победах. Я остался ребенком, поэтому, очевидно, редко открываю свою душу в силу врожденной стыдливости, но также и потому, что у меня мало общего со встречающимися мне людьми, большинство из которых принимают себя уж слишком всерьез. Мне нравится, когда у людей сохраняется потребность в юморе, смехе, игре, что не должно мешать им серьезно относиться к своей деятельности. Впрочем, что может быть более серьезным для ребенка, чем его игра?

Таковой является для меня моя деятельность. В ней вся моя жизнь. Ей я посвящаю свою энергию, не усилием воли, а по естественному влечению, потому что не могу поступать иначе. Ничто не может меня от нее отвлечь. Наоборот: все, что вижу, все, что узнаю, порождает новые идеи, которые немедленно соотносятся с моей деятельностью. Это как рефлекс. Значит ли это, что я чувствую призвание или выполняю некую миссию? Подобные слова кажутся мне слишком выспренними. Несомненно, мне присуще чувство долга, которое я осознал, когда получил в наследство институт. Долг, который заставляет совершившего открытие поделиться его результатами, иначе в чем смысл исследований?

И все же я понимаю, что в повседневной жизни с таким человеком не очень-то легко: полностью захваченный своими проблемами, я не предназначен для жизни в семье, мало бываю дома, продолжаю много разъезжать. Моя профессиональная деятельность поглощает меня целиком. Чувствует ли себя Симона из-за этого менее полезной? Возможно. Но я не сразу это понял. У меня скорее сложилось впечатление, что она несколько отдалилась. Более светская жизнь, которую мы ведем с тех пор, как мои дела пошли в гору, ее мало интересует. Но она продолжает меня поддерживать, обладая особым, всегда меня восхищавшим талантом создавать необычайно теплую атмосферу. Однако прежнее соучастие исчезло.

Правда, мы покинули Марси, поселились в Лионе, а жизнь заполнилась многочисленными обязанностями. Для меня они не являются таковыми, не надоедают - все, что относится к моей профессии, меня захватывает. Чувствовала ли она себя одиноко среди людей, говорящих только о своих делах? Возможно, и если это так, то очень о том сожалею. Я все больше убеждаюсь в мысли, что ей надо было работать со мной, быть сопричастной к делу, заполнявшему мою жизнь.

Иногда вспоминаю слова Клэр Мартен, сказанные, когда она заставляла меня заниматься медициной: "Шарль, Ваша жена - не пешка!" Я слушал, не совсем, однако, понимая. Разве я считаю других пешками? Нет. Правда, поглощенный своим пристрастием, не уделяю им должного внимания. Страсть обладает нетерпимостью и, вероятно, те, кто ее не разделяет, в глубине души чувствуют себя орудием в чужих руках. Все же, если я и был невнимательным, то никогда не был циничным.

Чтобы оправдать себя, хочу объяснить, до какой степени я существую в атмосфере неотложных дел. Речь идет не только о той срочности, которая является уделом руководителей предприятий, но и о той, которая присуща моей профессии. Впрочем, об этом уже было сказано.

В начале пятидесятых годов, сразу после создания ФИЯ, произошло столько событий, что моя деятельность приобрела бурный характер. Но все ее элементы были подчинены общей идее. Состоялся переход в новую, более интенсивную часть моего "болеро".

Посудите сами: параллельно с изготовлением "Серококка" (который постепенно будет заменяться вакциной против коклюша) я прилагал усилия к тому, чтобы сохранить ФИЯ и найти для него новые рынки сбыта, поэтому надо было много путешествовать. Я вновь побывал в Колумбии, Бразилии, потом в Иране, который меня глубоко очаровал. Затем опять посетил Стокгольм, где изучал работу госпиталей будущего, модель которых, кстати, оказалась неудачной. Рассказ об этом - впереди. Во время путешествий, дававших мне возможность поддерживать уже сложившиеся дружеские отношения со многими директорами лабораторий, учеными, приобретать новых друзей, выяснилось, что между исследователями разных стран фактически нет никаких связей, нет общего языка.

Если говорить о вакцинах, то каждая страна пользуется особым кодом, определенными выражениями на языке, непонятном в другой стране. Это может показаться невероятным, но это именно так. Как только я осознал данный феномен, у меня зародилось одно желание: построить в этой Вавилонской башне, какой являлась всемирная биология, лестницу, позволяющую сообщаться всем этажам. Иными словами, объединить биологов, исследователей, врачей, ветеринаров, фармацевтов, представителей всех заинтересованных профессий и найти общий для них язык, без которого никакое сотрудничество невозможно, а в нашей области сотрудничество - ключ к прогрессу.

Мне часто приходилось бывать в Соединенных Штатах (по меньшей мере два раза в год). Там основной причиной тревоги был в то время полиомиелит. Болезнь поражала множество детей и так прогрессировала, что все население было встревожено. Исследователи день и ночь работали над созданием пока гипотетической вакцины. Еще не был найден метод искусственного выращивания вируса болезни. Метод Френкеля представлял собой серьезный шаг вперед в вирусологии, но он не решал всех проблем - не всякий вирус растет па любых клетках. Это было бы слишком просто.

Как уже упоминалось, метод Френкеля состоит в размножении (в маленьких удлиненных стеклянных флаконах, так называемых "матрасах" Ру) клеток эпителия бычьего языка, а затем в их заражении вирусом ящура, который в этих условиях размножается. Можно сказать, что клетки в культуре заболевают ящуром. Но если заразить эти же клетки вирусом полиомиелита, они не "заболеют", так как не восприимчивы к нему. Значит, чтобы разработать вакцину против полиомиелита, надо не только выделить вирус, но и найти восприимчивые животные клетки, которые дали бы ему возможность размножаться.

Я с нетерпением жду этого открытия, так как знаю, что сразу же встанет вопрос о промышленном выпуске вакцины, а если учесть опыт, приобретенный мною в борьбе с ящуром, я, вероятно, буду в числе первых, кто сможет производить проектируемую вакцину в необходимых количествах.

Таким образом, моя деятельность, ограничивающаяся сначала ветеринарией, стала все больше проникать в область медицины. Это то, чего я желал и что предчувствовал в течение долгих лет. Медленные темпы меня не пугали - я чувствую в себе достаточно терпения и упорства для достижения цели. Но на этом пути меня ждет еще много испытаний.

Сначала ФИЯ. Институт, созданный мною, потому что государство не хотело рисковать, взяв его на себя, работает плохо. Если первое время, в разгар эпизоотии, животноводы прививали скот, то в 1953-1955 годах прививки производятся все реже, из-за чего пришлось уволить часть персонала. Банкиры за дверьми, финансовая депрессия - в наших стенах. Но я был уверен, что можно найти решение этой задачи. Весь мир нуждается в вакцине против ящура, но только я имею возможность производить ее в промышленном масштабе. Не закрывать же институт!

Весь мир... Надо мыслить в мировом масштабе. Вот единственный способ выйти из тупика. Французы к этому еще вернутся, когда пробьет час. А пока, чтобы спасти ФИЯ, создаю филиал в Аргентине. Во Франции у меня прекрасные специалисты, но они не работают. Значит, могут на необходимое время поменять место жительства. И они действительно разъезжаются.

Так началось наше проникновение в другие страны. На сегодняшний день у нас есть "щупальца" во всем мире по проблемам ящура, бешенства, гриппа, региональных вирусов. Это либо настоящие филиалы, либо просто техническое кооперирование. Повсюду, или почти повсюду, мы связаны с лабораториями, информирующими нас о появлении новых вирусов. Но еще многое остается сделать, особенно в Азии, в Китае, в южной части Тихого океана. Возможно, завтра...