12

Часто мне думается, что я веду сумбурную жизнь - постоянно между двумя полетами, вечно подгоняемый тысячью срочных дел. Очень редко удается получить удовольствие от подобных чрезвычайных поездок, благодаря которым я скоро узнаю большую часть света. Когда я еду в новую страну, то говорю себе, что следующий раз побуду здесь подольше. Но чаще всего "следующий раз" короче предыдущего.

В порядке исключения решил задержаться на две недели в Колумбии - по правде говоря, ждал, чтобы со мной рассчитались. Кроме того, возникла возможность возобновить контакты с южноамериканским континентом (я уже побывал в Бразилии в 1946 году), и хотя я еще не предполагал, какую решающую роль сыграет эта часть света для Института Мерье, видел, что в странах Латинской Америки непочатый край работы в области ветеринарной профилактики, не говоря уже о медицине. Поскольку экономика этих стран основана главным образом на сельском хозяйстве и животноводстве, все, что позволяло бороться против природных бедствий и эпизоотии, было жизненно необходимым, даже благословенным. Мог ли я представить себе, что эти страны, в свою очередь, спасут мое финансовое положение? Нашему ФИЯ угрожала финансовая катастрофа, и мне удалось предотвратить ее благодаря доходам от филиала, открытого в Аргентине. Но к этому мы еще вернемся.

Я провел две недели в Колумбии, использовав время для знакомства с простыми и замечательными людьми. Старался побыстрее удирать со всевозможных приемов - мне светская жизнь не по нутру - чтобы получше узнать эту прекрасную страну.

Вернулся в Лион довольный, так как получил первый крупный чек - на 80000 долларов, позволивший мне покрыть часть банковского долга ФИЯ. Но едва я сообщил эту новость моим компаньонам, как они меня ошарашили другой, во много раз менее утешительной - бухгалтер института исчез, не оставив, естественно, адреса и прихватив с собой все наличные деньги.

Этот эпизод лучше всех аргументов доказывает, какой из меня деловой человек. Таков уж мой характер: я ужасно доверчив, до наивности. Все бесчестное сбивает меня с толку, и, признаюсь, в этом я ничего не смыслю. Даже будучи восьмидесятилетним, постоянно поражаюсь жульничеству. Мне чужда и непонятна психология жуликов. К тому же она меня просто не интересует: мне кажется, что, уделяя этому внимание, сам замараюсь.

Нам необходимо было сохранить престиж. Ведь, несмотря на колумбийский чек, положение института было далеко не блестящим и скоро могло ухудшиться. Чтобы это понять, надо знать, как протекает ящур и как ведут с ним борьбу.

Эпизоотии ящура цикличны. Когда они вспыхивают, часть поголовья погибает, но оставшиеся в живых животные оказываются в какой-то мере иммунизированными против болезни. Организм отреагировал на вирус и выработал необходимые защитные антитела, произошла своеобразная аутовакцинация. Естественно, что на два-три года после вспышки эпизоотии болезнь отступает, так как поголовье частично невосприимчиво. Но, как только оно восстановится и увеличится количество неиммунных животных, как только последние начнут преобладать, эпизоотия вспыхнет вновь, потому что вирус постоянно циркулирует в стаде.

Единственным научно обоснованным методом борьбы с ящуром является всестороннее предупреждение болезни. От вакцинации отдельных особей надо переходить к всеобщей иммунопрофилактике всего поголовья. Эррио в свое время сразу понял эту закономерность - нужно уметь широко мыслить.

Я всегда желал лишь одного - быть понятным, чтобы окружающие восприняли идеи, кажущиеся мне принципиальными для судеб человечества. Мне было важно, чтобы концепция профилактики, массового предохранения от болезней стала ясна и тем, кто живет, так сказать, в другом измерении. К примеру, ветеринары: годами их деятельность заключалась главным образом в посещении мелких фермерских хозяйств, в принятии родов у коров и кобыл. Они не были знакомы с профилактикой. Им о ней никто никогда не говорил. Они как могли боролись с возникшей болезнью, используя подручные средства. Иногда, не находя выхода, просто опускали руки. Изредка, когда было возможно, применяли лечебную сыворотку. И все.

Как же дать им понять, что необходимо перестроить свое мышление? И вдруг одно событие, если можно так выразиться, играет мне на руку: это сама болезнь. В 1952 г. поголовье скота во Франции понесло колоссальные потери от гигантской вспышки эпизоотии ящура. Я как сейчас вижу обложку журнала "Пари-Матч" того времени: ужасное, потрясающее нагромождение трупов коров, которое говорило о размерах катастрофы. В журнале была напечатана большая статья, подкрепленная впечатляющими документами, побуждающая французов к осознанию трагедии. Бесспорно, возникшая катастрофа оказалась более действенной в этом смысле, чем все речи. Но над этой проблемой еще долго будут размышлять.

В первое время, конечно, заявок на вакцину множество. Мы производим, сколько можем. Но если вначале нам удавалось поставлять нужное количество, то очень скоро запасы иссякли, и мне пришлось обратиться к итальянским друзьям, чтобы обеспечить потребности французских ветеринаров, так как ФИЯ был еще не готов удовлетворить повышенный спрос.

Как я и предвидел, цель далеко не достигнута и путь к ней долог. Делая прививки в разгар эпизоотии, ветеринары, в сущности, оказывают скорую помощь, причем мы еще не можем обеспечить их вакциной в полной мере. Однако затем ветеринары забывают о необходимости ревакцинации для поддержания иммунитета и тем более не заботятся о прививках здоровым животным. И эпизоотия вспыхивает вновь.

Мне это знакомо не потому, что я ясновидящий, а потому что таков здравый смысл. Французские ветеринары не изменят стиль своей работы, если их не заставят это сделать новые методы ведения животноводства. Полученное образование и повседневная практика превратили их в акушеров. Каким чудом они вдруг станут вакцинаторами?

Впрочем, весьма вероятно, что если бы в то время ветеринар захотел систематически прививать поголовье скота, он встретил бы сопротивление своих клиентов: ведь нужно немало времени, чтобы изменить образ мышления. Фермеры обычно мыслят одинаково, и нетрудно угадать мнение большинства из них о чудаке, пытающемся заставить их тратиться дополнительно на какую-то вакцину.

Надо чтобы импульс поступил сверху, от властей, из министерства. Впрочем, они заинтересованы прямым образом: разве не они оплачивают убытки от эпизоотии? Разве не они обязаны возмещать потери животноводам, которых постиг экономический крах?

С этого времени одна из моих главных забот - убедить местные власти в необходимости систематической профилактики ящура. У меня было два основных довода. Первый заключался в том, что только массовые профилактические прививки могут помочь избежать возврата эпизоотии, второй относился к сущности нашего производства. Завод, изготовляющий вакцину, не может годами бездействовать, а потом вдруг начать производить миллионы доз. В этом я убедился на собственном опыте. Чтобы быть действенным и иметь возможность в случае необходимости немедленно поставить нужное количество вакцины, завод должен работать постоянно. Но это невозможно, если месяцами мы не продаем вакцину.

И вот я начинаю стучаться во все двери. Посещаю "избранных", тех депутатов, которые могли бы меня понять и помочь в осуществлении моих идей. Я пытаюсь утвердить себя как общественный деятель, потому что я не только коммерсант. Для меня это бесспорно. Однако вскоре убеждаюсь, что бесспорное и срочное для меня вовсе не является таковым для собеседников. Кроме того, подобно другим гражданам, я не имею навыков общения с политическими деятелями. Эррио был единственным политическим деятелем, с которым у меня возник контакт. Некоторые меня выпроваживают вежливо, с красивыми фразами об обстановке, о превратностях времени, плохо скрывая безразличие. Другие (к счастью забыл их имена), если и проявляют интерес, то в основном исходят из того, насколько эти мероприятия могли бы повлиять на их собственную карьеру. ("Делайте прививки в пределах департамента, где проживают мои избиратели. А на остальных мне наплевать!")

Убедить политические круги страны оставалось для меня главной целью. Конечно, не для того, чтобы привлечь внимание к своей персоне, но потому, что я был твердо уверен в такой необходимости. То, что я затеял, в некоторой степени слишком масштабно для меня. В одиночку мне не защитить общие интересы. Неразумно было бы думать иначе. Значит, следует сделать так, чтобы за мной пошли, чтобы мне поверили, чтобы руководящим инстанциям пришлось согласиться с моими доводами.

В это время в Лионе состоялся большой ветеринарный конгресс, что-то вроде генеральной ассамблеи по ящуру, организованной по инициативе министра внутренних дел Брена, ветеринара по образованию. Там было поднято множество вопросов о самой болезни и о способах борьбы с ней. Выяснилось, что применение вакцины вызывает сомнение и даже встречает глубокое сопротивление. Ее боятся. В конце концов, где доказательства, что она безопасна? До сего времени накоплен лишь небольшой опыт. Каковы методы контроля?

Выступления следовали одно за другим. Слушая их, я пытался найти ответ, ухватиться за мысль, которая привела бы меня к цели. И вдруг она появилась в итоге тысяч ассоциаций, вызванных идеей контроля (я лично контролирую свои препараты, но рассказ об этом не внушит достаточного доверия), идеей о необходимости убедить не только правительство, но и присутствующих ветеринаров, фармацевтов, животноводов. Мысль обрела форму пари, которое скорее напоминало вызов. Мне необходимо было встретиться с министром сельского хозяйства и доказать ему, что я заслуживаю доверия. Для этого нужна идея, которая произвела бы на него впечатление и которая соответствовала бы необходимости. Дело было, конечно, не в том, чтобы пустить ему пыль в глаза, а в том, чтобы показать, что мои проекты, даже если они и кажутся нереальными или слишком масштабными, - выполнимы. Иными словами, надо было доказать, что я не пустой мечтатель, а человек дела, полный решимости довести его до конца.

Идея, казавшаяся убедительной, была найдена: следует создать лабораторию по контролю. Догадываясь (я начал познавать образ мышления чиновников), что государство никогда не возьмет на себя такую обузу, я предложил удерживать по 5 франков с каждой дозы проданной вакцины и таким образом создать фонд для организации официальной контрольной лаборатории. Мог ли министр отказаться от подобного предложения, если рисковал только я? Как и предполагалось, он согласился.

Через два года средства были собраны и лаборатория открыта. К сегодняшнему дню она превратилась в международную референс-лабораторию.