8

В Варшаве я пробыл два дня, осмотрел город, посетил гетто. Что-то здесь напоминало атмосферу Лиона, по которому я начал скучать и куда хотел бы поскорее вернуться. Но это невозможно: ни один поезд туда больше не шел. После многочисленных хлопот мне предложили самолет. Это мой первый полет. Самолет был рейсовый, если мне не изменяет память, типа Бреге. Он доставил меня в Прагу. Перелет был беспокойным, мы попали в бурю, которая произвела на меня большое впечатление, но все же благополучно прибыли на место.

Я не был в Праге с 1933 года. В прежние времена люди на улице приглашали выпить, узнав, что я француз, теперь же прием был совсем другим, потому что Судетская область была оккупирована, а Франция, несмотря на договор с Чехословакией, ничего не предприняла в ее защиту. В институте, куда я пошел, чтобы возобновить контакты, директор сказал мне прямо: "Знайте, месье, что мы добиваемся чести быть убитыми. А вы - трусы. Но погодите: через два года ваши дороги, как и наши, будут запружены беженцами. Вот увидите, вы получите то же, что и мы".

Так в течение недели весь мир пошатнулся. Столкнувшись с русской реальностью и с русскими властями, став свидетелем германского нашествия (я видел, как на дорогах немцы заменяли чешские указатели на немецкие и встречал автомашины, которые два года спустя появятся и на дорогах Франции), я осознал, насколько неприемлем тоталитаризм. Не стал ли бы я коллаборационистом без этого опыта? Конечно, знать это нельзя. Все же когда я оглядываюсь назад, у меня складывается впечатление, что я счастливо отделался.

В 1938 году Симона подарила мне третьего ребенка - сына Алена. Я очень мечтал о втором сыне, возможно, чтобы восполнить утрату в связи со смертью отца, и его появление переполнило меня счастьем.

После моего возвращения в Лион мы переехали в Марси. Противоящурная сыворотка позволила мне выручить немного денег, что дало возможность скромно обставить дом. Там нас и застала война.

Как и отец в моем возрасте, я был в то время кустарем-одиночкой: целыми днями готовил сыворотку, делал анализы, писал ветеринарам письма или посещал их. Но меня неотступно преследовала мысль о расширении деятельности, и не для того, чтобы извлечь личную выгоду. Конечно, жить на широкую ногу (чего я себе еще не мог позволить) приятно, но мной никогда не двигала личная выгода. Я руководствовался убеждением, подкрепленным впечатлениями от путешествий и повседневными контактами с ветеринарами и медиками, что существует спрос, вернее потребность, что повсюду в мире (и, в частности, во Франции) люди ждут появления новых вакцин, которые смогут обеспечить эффективную профилактику.

Однако, несмотря на глубокое убеждение, я еще не представлял, как вести эту политику. Тем более, что страну парализовала война. Имея трех детей, я не подлежал мобилизации, но был обязан поставлять противостолбнячную сыворотку для армии.

Была ли моя реакция такой же, как у отца двадцать пять лет назад? Мне трудно воспроизвести столь давние впечатления... Но знаю, что эта война меня глубоко задела. На некоторое время мой энтузиазм погас. Несмотря на то, что Симона всегда была рядом со мной, внимательная и преданная, мне казалось, что я нахожусь в туннеле. Мы жили плохо, я это тяжело переносил и в течение нескольких месяцев выпивал.

У меня есть оправдание: нищи было мало, она была плохого качества, алкоголь найти было легче. Чтобы взбодриться, я пил коньяк стаканами. У меня оказалось крепкое здоровье, и, не знаю почему, спиртное не имело никакого воздействия. Я никогда не пьянел. Мне нравилось ощущение тепла, которое дает алкоголь, еще и потому, что неприятных симптомов он у меня не вызывал. До поры до времени.

Вспоминаю: мы сидели за столом. Я хотел поднять вилку, и вдруг рука отказалась мне повиноваться. Я не понял, что случилось, вновь попытался взять вилку, но ничего не получилось. Это было как паралич. Конечно, я немедленно обратился к врачу. Диагноз - полиневрит. Тот самый алкоголь, который вроде бы совсем не влиял на меня, действовал непосредственно на головной мозг и поразил нервные центры.

И опять моим спасителем стала Клер Мартен. По совету Симоны я поехал к ней в Авэйрон, мы долго беседовали. Хотя я не могу воспроизвести наш разговор, помню, что он имел для меня решающее значение. Я бы сказал, что она подвергла меня психоанализу. Она призналась, что всегда считала меня чудаком и фантазером, потом занялась подробным разбором моего характера, заставляя поддерживать беседу. Ее вывод был необычайным: "Рвитесь вперед, - сказала она. - Только и только вперед. И никогда не останавливайтесь".

С того дня энтузиазм и увлеченность специальностью никогда меня: не покидали. Воображение вновь заработало. Я, конечно, бросил пить (кстати, без всякого труда), функции руки восстановились. Я смело ринулся на борьбу с тяжелой действительностью времен Виши, не переставая мечтать о будущем.

"Странная война" длилась недолго. 18 июня 1940 года Симона вошла в лабораторию и сообщила: "Я галл"^*. Без нее выбрал бы я свою позицию так быстро? Трудно сказать. Благодаря ей, я не стал тянуть время. В отличие от многих дельцов того периода, я не брался за легкие работы, хранил веру в победу союзников и занялся подпольной деятельностью в пользу Сопротивления. Удобный случай представился благодаря доктору Жакесону, руководившему Детским комитетом. Лионские дети очень плохо питались, и доктор попросит меня сделать для них сыворотку, что-то типа "Хемостиля" (препарат, изготовленный несколько ранее Русселем из сыворотки лошадиной крови). Разумеется, я согласился, но предложил готовить препарат из бычьей крови, потому что, во-первых, благодаря нашему производству противоящурной сыворотки технология была отлично отработана, во-вторых, лошадей в военное время было очень мало.

^* (Истинная француженка. Галлы - предки французов. - Примеч. пер.)

Так началась моя подпольная деятельность, конечно, безвозмездная. При молчаливом согласии властей Виши я организовал па городской бойне серо-терапевтический центр, что дало возможность брать кровь у быков перед их отправкой в Германию. И там я - кустарь и сын кустаря - своими руками взялся за дело: в течение многих, месяцев брал кровь у тысяч быков, чтобы добыть для детей ценный продукт - мясной сок.

Когда я описываю события таким образом, получается, что все было просто. Действительно, мой характер заставляет в некоторой степени забывать трудности и идти прямо к намеченной цели.

Но неприятности все же были. Так, в Марси многие мои лошади (использовавшиеся для изготовления противостолбнячной сыворотки) заразились сибирской язвой, потому что один из конюхов нарушил элементарные правила гигиены и плохо прокипятил шприц, с помощью которого я прививал сибирскую язву ослу (ведь я продолжал научные опыты). Через какое-то время туберкулезная корова заразила нескольких быков.

Но, следуя принципу, ставшему для меня главным, - превращать все неудачи в основу будущей удачи, я сделал вывод о том, что в моем деле всегда есть элемент риска, и нельзя пренебрегать мерами предосторожности и контролем.

В чрезвычайной беспечности, всегда толкавшей меня вперед, я никогда не утрачивал чувства риска и с того времени обязательно проверял все изготовляемые препараты, потому что контроль - составная часть моей работы, ее этики.

Сегодня этика больше, чем когда-либо, на повестке дня. Если бы ей полностью следовали, разве стали бы возможны, несмотря на прогресс учения Пастера о микроорганизмах, 7 миллионов внутрибольничных инфекций (из которых 35000 случаев смертельные)? Их легко можно было бы избежать, соблюдая элементарные правила гигиены. Правда, антибиотики сделали микробы более резистентными, но все же слишком часто еще встречается небрежность. Сколько молодых-врачей не моют рук! Не думают ли они, случаем, что мытье рук изжило себя? Можно проследить за последними известиями: в больницах регулярно возникают септические инфекции (вспомним о нашумевшей вспышке в больнице Пор-Рояль несколько лет назад). Кто мог передать заразу, если не сам больничный персонал? Персонал, который пренебрег пастеровскими принципами, возможно, потому, что его забыли этому обучить.

Во всем надо возвращаться к истокам, в данном случае, к обучению: сегодня эта проблема превратилась в одну из моих главных забот. Продавая вакцины во всем мире, основав заводы и лаборатории во многих странах, я все более и более отдаю себе отчет в том, что подготовка кадров неудовлетворительна. Прежде всего это касается врачей. Поэтому в ближайшие годы я хочу уделить основное внимание не технологическому прогрессу, так как основные структуры созданы и дело пойдет естественным путем, а именно подготовке кадров. Отсюда и мой проект - создать в ближайшие десятилетия Университет профилактической медицины в Европе (наиболее подходящей для этого мне кажется область Рон-Альн), где в свете главных пастеровских принципов можно было бы готовить врачей будущего. Надо поистине все заново обдумать. Эпидемиология, "госпиталогия", вакцинология - эти предметы не доходят до большинства наших студентов, обучающихся почти так же, как в начале века. Но медицина изменилась. Уже давно пора создать новые учреждения. Во Франции есть все возможности, чтобы осуществить такой шаг, чтобы стать в области профилактической медицины маяком завтрашней Европы. И главное, нельзя опоздать, надо уже сейчас браться за дело и принять необходимые меры.

С 1942 года дети Лиона и юго-востока Франции получали сыворотку бычьей крови, мы раздавали по школам миллион доз в год. Мы обосновались на Лионской бойне. Через несколько лет, благодаря помощи президента Эррио^*, бойня станет Французским институтом ящура. Но об этом далее. По-видимому, мой разум так устроен, что одна идея порождает другую, которая, в свою очередь, порождает третью (как два зеркала, поставленных друг против друга, создают впечатление бесконечности). Вскоре филантропическая деятельность превратится в ширму и даст возможность тайком готовить человеческую сыворотку для срочных переливаний крови. Так появился первый (и единственный) подпольный центр переливания крови для Сопротивления.

^* (Эдуард Эррио (1872-1957) - французский государственный деятель и писатель. Мэр Лиона с 1905 по 1957 г. Будучи в 1924-1925 гг. министром иностранных дел Франции, признал СССР. С 1947 г. по 1955 г. - председатель Национальной ассамблеи. - Примеч. пер.)

Сама идея возникла несколькими годами раньше: во время гражданской войны в Испании, в различных поездках я постоянно собирал сведения о технологии консервирования крови и интересовался удивительными последствиями ее применения. Кровь - редкий продукт и много больных и раненых умирают из-за ее отсутствия. Оккупация обусловила новые потребности в крови (для наших бойцов), а также породила исключительную солидарность в народе. Вскоре вместе с Сопротивлением я организовал целую сеть добровольных доноров, кровь которых распределял в виде сыворотки бойцам маки.

В этой работе мне очень помогала Симона. Взяв на себя впоследствии шефство над донорами, она поддерживала с ними теплые и тесные отношения. Между нами зарождалось настоящее братство, что меня очень радовало. Нам удалось объединить вокруг себя людей, доверявших мне.

Позже нам запретят этот вид деятельности: человеческая кровь станет государственной монополией. Я долго боролся против принятия такого закона, однако, увы, пришлось уступить. Но у меня навсегда сохранилось чувство глубокой несправедливости, так как я обладал знаниями, с чем не посчитались во имя теоретических принципов. Утверждаю, что если бы мы продолжали начатое дело совместно, Франция стала бы ведущей страной в области переработки крови. И, конечно, в этих условиях нам бы не пришлось покупать кровь в Соединенных Штатах. Кровь, о которой еще не знали, что она является главным переносчиком СПИДа и заразит большинство наших больных гемофилией.

Мне, как и всем, известно, что историю нельзя переделать, однако не думать, что все могло быть иначе, я не могу.

Но давайте еще раз нарушим порядок событий.

Прошли месяцы и годы и наступил 1944 год. Профессор Цанк, который стал полковником и который был знаком с моей подпольной деятельностью, предложил мне поехать в Соединенные Штаты. В этой командировке меня представят как официальное лицо и военного, хотя я был частным и гражданским лицом. Между действительной историей и ее описанием всегда бывают несоответствия, не правда ли? Но названия не так уж важны. Важны факты, важна цель, к которой стремишься. Конечно, я поехал.